Русское братство
Шрифт:
С завываниями и визгом Эльвира разбивала кассету, рвала пленку на куски. Требовалось срочно открыть дверь. Но как? Выбить? Дверь открывалась наружу… Степаненко посмотрел в щель. Ага, обычный шпингалет. Если женщина не повернула задвижку вокруг оси, можно попробовать действовать перочинным ножом. Степаненко просунул в щель нож и стал орудовать им, насколько позволяла ширина щели. Его действия окончились успехом — дверь распахнулась. Эльвира с криком набросилась на него, молотя его кулаками.
— Вы все скоты, подлые низкие твари…
Степаненко едва успел перехватить ее руки,
Степаненко собрал обломки видеокассеты, смотал куски ленты в бесформенный клубок.
«Что на ней было, что вызвало такой приступ ярости?» — подумал он, вынося остатки видеокассеты из ванны. Уцелевших кусков вполне хватит, чтобы понять, что было на видеокассете.
Он вернулся к женщине. Эльвира дрожа телом и стуча зубами, уже пересела на край ванны, стянула с крючка полотенце, стала вытираться. Она всхлипывала, как ребенок.
— Ты не знаешь, ты ничего не знаешь, — бормотала она. — Они шантажировали и меня, и его…
— Кого его?
— Его… — Эльвира высморкалась, — ведь тебя прислали из центра, чтобы потопить Шмакова…
— Сколько раз говорить, меня не интересует твой муж…
— Никто из вас не называет своих истинных намерений…
— Поверь, я не делаю подкоп под Шмакова! Моя задача совершенно иная! Если угодно, я могу тебе все объяснить! Только наберись терпения!
Эльвира успокаивалась все больше. Она уже чувствовала себя виноватой за несдержанность.
«Не удивительно, — подумал Степаненко. — Будь Эльвира женщиной миролюбивого нрава, ей трудно совладать с собой… А с таким взрывным характером и подавно».
— Слушай, Эльвира, если ты думаешь, что я способен читать мысли, ты ошибаешься…
— Сохадзе приходил… — проговорила женщина. — Потом Рогожцев… Душил от ревности…
— Кто тебя душил?
— Сохадзе… Они оба приходят, Рогожа и Со-хадзе… Какие сволочи… О! Если бы ты избавил меня от этих бесконечных мучений!
— Избавлю! Я нащупал кое-какие концы. Но опять-таки, мне, возможно, придется обращаться за помощью к твоему мужу. Начальство упрямо не дает добро на то, чтобы я занимался этим делом…
— Каким делом?
— Убийством в Горбахе… Они вообще не хотят, чтобы я здесь находился. Что за этим кроется, я не знаю. Кстати, почему видеокассета привела тебя в бешенство? Зачем ты разбила ее? Кассеты легко копируются…
Эльвира отбросила полотенце, посмотрела на изрезанные ладони. Раны были неглубоки, кровь уже перестала течь.
— Ты прав. Таких видеокассет у них тысячи. Они грозятся разослать их по всем адресам, какие можно только раздобыть… Представляешь, этим они меня шантажируют. Я борюсь, как могу, а он… — Эльвира выделила интонацией местоимение «он», — давно у них на крючке. Им помыкают, как хотят.
— Эту папку кто тебе принес?
— Кто? Рогожцев…
Эльвира вздохнула, прошла в комнату, не стесняясь Максима, сбросила с себя мокрую одежду, вытерлась насухо махровой простыней, облегченно вздохнула.
— Поедем куда-нибудь. Я не могу здесь находиться.
— А я не могу шастать на машине в городе, в котором за мной следят из-за каждого фонарного столба.
— Знаешь, если ты будешь бояться, у тебя ничего не получится. Надо действовать с открытым
забралом. Тогда ты все поймешь. Они обязательно станут делать ошибки. Слушай, — Эльвира оживилась, — завтра к нам приезжает губернатор. В горсовете у них какая-то конференция или совещание, а вечером в ресторане гостиницы большой прием. На приеме будут все… Ты их всех увидишь… Всех, кто тебя интересует.
— У меня нет подходящей одежды.
— Думаю, старенький смокинг Шмакова тебя вполне устроит.
Глава XXXIV. По тому же кругу
Старый чекист не удивился, увидев Степаненко на пороге квартиры. То, что Степаненко появился у него без предварительного на то согласования, изменило отношение его к Максиму. Старик почувствовал себя хозяином положения и теперь диктовал условия игры. Он водрузил на столик запотевшую бутылку водки и сказал:
— Уделишь старику минуту внимания?
Минута затянулась на долгие часы. Старик с головой был погружен в политику.
— Одна надежда на выборы, — бормотал он, выпив сто граммов, — люди стали трезвомыслящими. Пойми, Максим, коммунисты не пройдут.
— В семнадцатом им труднее было взять власть, — сказал Степаненко. — А вот взяли. Сейчас могут запросто, как нацисты в Германии, прийти к власти легитимным путем.
— Нет, не пройдут. Коммунисты по определению безродны. Они истории не знают. Казалось бы, мелочь, чепуха. Вот, моя бывшая супруга жила на улице Грановского. Известный русский филолог, общественный деятель, преподаватель, владыка умов молодежи. Местная дума перепутала с каким-то большевиком и изменила название улицы. Почему? Очень плохо знают историю России. Кому мешал Грановский? Нет, его вдруг смахивают. Таких мелочей очень много. Не ведают, что творят. А без знания истории нет чувства родины, нет чувства долга перед родиной. У нас вообще никто истории толком не знает…
Степаненко курил, щурился, чувствовал себя попавшим в западню. А старик продолжал разглагольствовать, словно наверстывал годы, проведенные в одиночестве:
— Возьмем время, когда Россия оказалась в тисках: с запада крестоносцы, с востока — мон-голо-татары. Александр Невский выбрал из двух зол меньшее. Выбрал татар — потому как они скотоводы. В этом гений Александр Невский. Немцам нужны были наши пашни. Побратался– с сыном Бату-хана Сартаком и тем самым сделался приемным сыном самого хана. Поэтому и Москва, крошечный городишка, стала столицей. Переяславль был крупнее, чем Москва. Татары поддержали Невского. Со спокойным тылом разгромил крестоносцев. Вот что значит правильное прочтение смутного времени. Когда России очень трудно, приходит Александр Невский, приходит Дмитрий Пожарский, Козьма Минин… И они придут. Нас еще до точки не довели. Ладно, вижу, ты уже дремлешь, пойдем спать.