Русское масонство в царствование Екатерины II
Шрифт:
В декабре 1766 года появился манифест о созыве Законодательной комиссии. Можно искать в организации дворянских выборов, в сочинении дворянских наказов какие-то общие связи. Едва ли не масонское «братство» было виною сходства отдельных наказов. Московский наказ дан был П. И. Панину, костромской — А. И. Бибикову, ярославский — кн. М. М. Щербатову.
Примером может служить наказ московского дворянства, данный П. И. Панину. В нем говорится о пользе «совершенного согласования мудрости, естественной справедливости и глубокого познания моральных и физических свойств жителей и земли». Московское дворянство просило о свободной «циркуляции»
В числе избранных дворянских депутатов очень многие были масонами. Почти половина дворянских депутатов принадлежала по своему составу к высшим гражданским или военным чинам, но как раз среди них особенно заметны масоны. В депутаты попали П. И. Панин, А. П. Мельгунов, гр. P. Л. Воронцов (избранный по двум уездам), В. А. Всеволожский, Д. В. Волков, гр. Г. Г. Орлов, гр. 3. Г. и И. Г. Чернышевы, И. Л. Голенищев-Кутузов, И. П. Елагин, А. И. Бибиков, кн. М. М. Щербатов, гр. А. С. Строганов.
В самой комиссии ясно отличим кружок дворянских депутатов, которые голосовали по всем главным вопросам единодушно вместе с А. Нарышкиным и, вероятно, скреплены были масонскими связями. В этой группе были, например, А. В. и С. В. Нарышкины, А. А. Ржевский, В. А. Всеволожский, гр. А. А. Строганов, Ф. Ладыженский, В. И. Бибиков, П. С. Валуев.
Комиссия 1767–1768 годов закончилась неудачей; депутаты работали впустую. Турецкая война отвлекла многих вождей масонства от петербургских лож — так же как и депутатов от комиссии. В начале 1770-х годов ложи, однако, стали возобновляться (в 1771 году возникает Рейхелева ложа Аполлона, в 1772 году — Провинциальная Ложа Елагина).
В следующем, 1773 году разразился грозный социальный удар, подорвавший в корне силу дворянских притязаний и навсегда изменивший их направление: произошло Пугачевское восстание.
Пугачевщина — событие, влияние которого на весь ход политической мысли русского дворянства не может быть переоценено. С одной стороны, Пугачевщина усилила требования о неослабной бдительности помещичьей власти; еще в XIX веке, основываясь именно на живом примере пугачевского мужика, неустанно выдвигал такие требования О. А. Поздеев. С другой стороны, Пугачевщина сделала неизбежными проекты социальной реформы, улучшения экономической жизни населения — то, что высказано было в масонских утопиях, то, что на деле осуществлял Новиков во время голода 1787 года и на бумаге — Павел I в своем манифесте 5 апреля 1797 года.
Таким путем единомышленники Новикова доходят до некоторого социализма; но это, несомненно, — консервативный социализм, подобный тому, который столетием прежде защищал во Франции Фенелон: не случайно Фенелон был одним из любимых писателей этого круга лиц.
Круг этот может быть намечен довольно ясно. В него входит кн. М. М. Щербатов, переводчик Фенелона, создатель многостепенного государства земли Офирской, борец против «повреждения нравов в России»; графы Н. И. и П. И. Панины с их «мечтою о твердо, раз навсегда начертанных и неизменяемых «фундаментальных законах» (гр. Н. И. пытался осуществить эту мечту в 1762 году проведением в жизнь высокого Императорского совета); кн. Н. В. Репнин — близкий друг и почитатель Паниных; кн. Г. П. Гагарин — посредник в переписке Паниных; князья Александр, Алексей и Федор Куракины.
Панины служили центром всего круга. 22 марта 1773 года кн. Репнин писал Александру Куракину: «Советуйтесь во всем с вашим опекуном гр. П. И. Паниным и его братом; это два честнейших человека; в горе и в счастии, все равно, надо быть им преданным. Лучше разделить их несчастие, нежели быть счастливым без них или с их врагами».
Все названные лица были влиятельными руководителями масонских организаций. Что влекло их туда?
Все эти люди охотно принимали идею высокой церкви, долженствующей направлять из малого кружка всю духовную и материальную жизнь страны.
Сиятельный кн. Трубецкой, упомянутые выше Панины, Щербатовы, Репнины, князья Долгорукие, кн. Черкасский, кн. Одоевский и др. — вот на кого работал отставной поручик Новиков, явная для всех пружина всего скрытого механизма.
За отсутствием политических партий главари русской консервативной оппозиции последней четверти XVIII века и объединились в масонских ложах.
Основной пункт масонской политической программы требовал «исправления нравов» общества. Этот пункт неизбежно связан был с вопросом о личности государя. Именно государь своим поведением должен был давать образец.
«Примером более, нежели словом должно правительствовать, — говорилось в одном издании Новикова. — Правительствующая особа если будет сама справедлива и расположена ко всякой добродетели, то тем самым подданных своих без всяких увещаний добровольно ко всякой добродетели и похвале примером своим привлечет.
Напротив того, самой той особе, если будет она несправедлива, не будут подражать подданные, хотя бы то она и беспрестанные к тому увещания и поощрения употребила; привлекать, правда, их к тому станут слова, но дела сильнее от того отвлекать будут…» («Описание жизни Конфуция»).
Живыми образами этих двух противоположных особ были Павел и Екатерина. Воспитанник масона, цесаревич известен был безукоризненной личной жизнью и высоким развитием филантропических стремлений.
Сделавшись в 1783 году гатчинским помещиком, Павел Петрович повел себя по отношению к новым своим подданным всецело по масонскому представлению о благодетельном государе. Нуждающимся крестьянам он приходил на помощь денежными ссудами и прирезкой земли. Он много заботился о лучшем устройстве полиции и пожарной части. Цесаревич вмешивался в экономическую жизнь своего владения, стремясь положить предел ростовщичеству торговцев и ремесленников.
Для гатчинских крестьян и солдат своего войска цесаревич устроил просторный госпиталь с отдельными комнатами для заразных больных. В каждую волость определен был фельдшер и повивальная бабка. В Гатчине была устроена бесплатная школа; в мариенбургском сиротском доме обучались солдатские дети — рукоделиям, земледелию и садоводству.
Полную противоположность цесаревичу представляла Екатерина. Вольность ее нравов, конечно, не была тайной в русском дворянском обществе. Всякое обвинение в «повреждении нравов», обращенное к отвлеченному государю, конечно, метило именно в известную всем личность императрицы.