Русское
Шрифт:
Лишь раз, проходя мимо куста калины, он, кажется, мимолетно улыбнулся.
Свершится ли здесь чудо?
Иванушке никогда не доводилось быть свидетелем чуда. Если Господь сотворит чудо, то, может быть, и душа Иванушки спасется.
«Я похороню себя в монастыре, – угрюмо думал он. – Пройдет несколько лет, и меня, может быть, заставят жить в подземной пещере. Само собой, я умру молодым – все монахи умирают рано».
А стоит ли его избранное поприще всех этих мук? Если бы только Господь заговорил
Процессия остановилась. Гроб с мощами Бориса как раз вносили в маленькую деревянную церковь. Когда его с молитвой установят в храме, то внутрь перенесут и второй гроб, с останками Глеба. Моросил дождик. До собравшихся долетало из церкви приглушенное напевное чтение молитв.
И тут что-то произошло.
Даже в задних рядах собравшимся у стен церкви показалось, будто они услышали вздох, раздавшийся внутри. Пение, до сих пор доносившееся из храма, внезапно прервалось, а затем возобновилось с новой силой. По толпе прокатился приглушенный ропот. А Иванушка, подняв голову, к своему удивлению, понял, что мелкий дождь прекратился, а сквозь тучи прорвалось солнце.
Что случилось? Прошло несколько мгновений, показавшихся собравшимся вечностью. Толпа замерла в напряженном ожидании.
А потом на пороге храма показалась высокая фигура митрополита. Он посмотрел на ясное небо и опустился на колени. Со своего места Иванушка мог различить, что грек плачет.
– Нам ниспослано чудо, – гулко, подобно церковному колоколу, прозвучал голос митрополита. – Возблагодарим Господа!
А когда толпа загудела и закрестилась, те, кто стоял ближе к нему, услышали, как он произнес:
– Да простит Господь мое неверие.
Ведь когда открыли гроб, оттуда разлилось дивное благоухание, которое Господь дарует только своим святым.
Спустя несколько мгновений в храм внесли мощи Глеба. Они были заключены в каменный саркофаг, а поскольку саркофаг этот был слишком тяжел, чтобы доставить его в церковь на руках, собравшиеся, следуя древнему обычаю земли Русской, повлекли его на санях-волокуше.
И снова, на глазах у Иванушки, Господь ниспослал знак: когда люди, тащившие волокушу, достигли храмового порога, сани застряли. Они толкали и толкали, на помощь даже пришла толпа, но саркофаг не трогался.
Тогда митрополит наставил паству: «С молитвою взывайте: „Кирие элейсон!“». И Иванушка вместе со всеми собравшимися повторил: «Господи, помилуй». И снова: «Господи, помилуй». И тогда сани легко сдвинулись с места.
Когда сани подались, Иванушка ощутил, что дрожит всем телом, а волосы его стали дыбом. Он бросил взгляд на свою семью и увидел, что потрясен даже Святополк.
Ибо по ниспосланным знамениям, засвидетельствованным в летописях, люди земли Русской отныне поняли, что Борис и Глеб – истинные святые.
И именно в это мгновение Иванушка узрел отца Луку.
Старый инок пребывал в храме, но на миг вышел на воздух. Иванушка тотчас же узнал его, но с трудом мог поверить, что это он.
Ибо за те четыре года, что прошли с его паломничества в Киево-Печерский монастырь, духовник его отца окончательно одряхлел и ослаб. Он словно усох. Теперь он медленно передвигался с костылем, приволакивая ногу. А глаза, прежде слезящиеся, теперь, невидящие, были беспомощно устремлены в пространство. Он напоминал маленького бурого кузнечика или сверчка: выполз откуда-то на солнце, ничего не видит и вот-вот неминуемо погибнет, когда на него наступят.
Он бросил взгляд на своих родных и заметил, что Игорь почтительно поклонился. Но отец Лука ничего не видел. Иванушка невольно уставился на него. И вызванный чудом восторг внезапно рассеялся.
Так вот к чему ведет житье-бытье монастырское, вспомнил он с ужасом.
Иванушке казалось, хотя он и не был в этом до конца уверен, что все это происходит в лесах возле сельца Русское.
По крайней мере, вспоминая впоследствии этот сон, он был уверен, что все это случилось в Русском.
Было это к вечеру. Тени делались все длиннее, но небо было ярко-голубое, а значит, дело было летом. Он ехал верхом по тропинке, может быть ведущей на восток, хотя точно он не знал. Деревья, по большей части дубы и березы, словно переговаривались между собой в дрожащем, трепещущем солнечном свете, когда он проезжал мимо. Конь у него был вороной.
Он что-то искал, но сам не знал что.
Вскоре справа он заметил омут. Повернув коня, чтобы получше разглядеть водную гладь, он различил бледное мерцание на ее поверхности и одновременно словно бы расслышал слабый крик, донесшийся из-под воды, – то ли стон, то ли смех. Сообразив, что это обитательница омута, русалка, он пришпорил коня и поспешно поскакал прочь. В лесу сделалось темнее.
Дальше во сне его наступило утро, он по-прежнему ехал по лесу, только почему-то уже на сером коне. Тропа вывела его на поляну с несколькими сбившимися в стайку березами, а на дальнем конце поляны виднелось распутье. На распутье стоял какой-то человек маленького роста, в буром одеянии; он показался Иванушке знакомым. Он медленно подъехал поближе.
Это был отец Лука. Глаза у него теперь были ясные. Несомненно, теперь к нему вернулось зрение. Иванушка почтительно поклонился ему.
– Какую дорогу избрать мне, отче? – спросил он.
– Можешь избрать любую из трех, – тихо промолвил старец. – Налево пойдешь – тело спасешь, а душу погубишь.
– А если направо пойти?
– Направо пойдешь – душу спасешь, а тело погубишь.
– А если прямо?
– Прямо только дураки ходят, – ответствовал инок.
Его ответ показался Иванушке не более утешительным, чем прежние, но, подумав, он решил, что у него нет другого выбора.
– Все меня зовут Иванушкой-дурачком, – сказал он, – стало быть, дорога эта как раз по мне.