Руссо туристо, облико морале
Шрифт:
Ответный взгляд Кузнецовой был таким, таким… Словно она меня впервые видела!
– Точно! – осененная внезапной мыслью, я прыгнула вперед и удержала рвущихся в бой товарищей за рубашки. – Зяма, Денис, стойте! Пропустите меня!
– Ты что, Трошкина! Драка – это для мужиков! – благородно воспротивился капитан Кулебякин.
– Да ладно тебе! А как же женские бои в грязи? – тут же возразил Зяма. – Девчонки очень потешно дерутся, любо-дорого посмотреть! Давай, Аллочка, начинай!
И он галантно пропустил меня вперед. Но я, разумеется, не стала махать кулаками. Я не такая дура, как некоторые.
– Здравствуйте! Вы, я вижу, тоже русские? Как приятно на чужбине встретить соотечественников! Давайте знакомиться, я Алла, а вас как зовут?
– Катя, – помедлив, сказала хмурая Кузнецова.
– Да ни фига себе! – возмутился за моей спиной тугодум Кулебякин.
– Данила Фигасов! – «представила» его я, изобретательно замаскировав неуместную реплику под редкое имя. – Можно просто Даня. А это…
Я обернулась к Зяме, но он меня опередил, конспиративно отрекомендовавшись:
– Кузьма Казимиров, художник! Можно просто Кузя. А хотите, Катенька, я ваш портрет напишу?
– О господи! – Денис наклонился и прошипел мне в ухо:
– Что это за спектакль?
– Не видишь, что ли, Инка нас не помнит! – шепотом объяснила я. – С ней что-то такое случилось, от чего она память потеряла.
– Надеюсь, не от любви, – пробурчал капитан, недобро зыркнув на Инкиных кавалеров. – И что за дурацкое имя ты мне придумала?
Между тем выяснилось, что у Инкиных красавчиков имена ничуть не лучше. Блондин – Муня, но можно звать Эдиком. Брюнет – Маня, для друзей почему-то Фредди. И еще с ними была девушка Моника, она логично откликалась на Монику же, и поэтому понравилась мне больше всех.
– А давайте выпьем за знакомство! – откровенно веселясь, предложил Зяма, потрясающе охотно откликающийся на Кузю. – Вы, Катенька, что будете?
– «Катенька» будет мартини с грейпфрутовым соком, – подсказал капитан Кулебякин, гипнотизируя беспамятную возлюбленную пристальным взглядом.
– Никогда не пробовала, – кокетливо сказала Инка-Катеринка. – Ну давайте!
– Ольга Семеновна! – по-свойски покликал трактирщицу хмельной и веселый Зяма. – Битте, нам четыре пива и три мартини с соком. Даня, переведи!
Даня-Денис перевел, и австрийская двойняшка Зяминой училки выдала нам заказанные напитки. Мы выпили за встречу, повторили за знакомство и тут же начали крепить новую дружбу более серьезными спиртными напитками.
Атмосфера в заведении все больше приближалась к идеалу, о котором грезил Зяма. Даже примороженная трактирщица оттаяла, разрумянилась и все чаще улыбалась, очевидно, радуясь быстро растущей выручке. Свободный художник-олигарх Кузьма Казимиров исправно заказывал выпивку для всех, и Инкины красавцы от него не отставали, тоже раскошеливались. От спиртного никто не отказывался, даже я изменила своим принципам и без долгих уговоров перешла с мартини на шнапс, в связи с чем дальнейшее веселье воспринимала все менее отчетливо.
Помню, опустошив первый пятилитровый бочоночек пива, Зяма с Муней пошли искать туалет, на обратном пути нашли в темном углу исправный музыкальный автомат, и после этого трактир окончательно потерял всякое сходство с тихой классной комнатой.
Денис
В какой-то момент мечущиеся в дыму фигуры участников стихийного праздника стали удваиваться и даже утраиваться в моих глазах. Это сподвигло меня провозгласить тост за зримые успехи австрийских ученых в области человеческого клонирования, однако выяснилось, что к нашей двуединой компании просто-напросто незаметно прибились какие-то новые люди. Это, впрочем, не помешало присутствующим выпить и за клонирование тоже, но потом мой любимый Куземир увлек меня на свежий воздух, с несрываемым одобрением приговаривая:
– Ну и напилась же ты, Трошкина, приятно посмотреть!
С выбором места, куда ему наиболее приятно посмотреть, он не затруднился и принялся расстегивать пуговки моей курточки, но вдумчивому созерцанию помешал капитан Кулебякин, в австрийском миру – Фигасов. Он вышел выполнить упражнения дыхательной гимнастики без партнерши и беззастенчиво разбил нашу пару, прицепившись ко мне с вопросом:
– Ты скажи лучше, что делать, чтоб к Инке память вернулась?
Пока я думала над ответом, Зяма пытался уверить капитана, что будет совсем неплохо, если его сестрица кое-что забудет навсегда. Ну, например, их с Денисом периодические ссоры и свое недовольство его работой в милиции. Эти аргументы в пользу Инкиного беспамятства Кулебякина не успокоили. И мне тоже нечем было его порадовать – я просто не знала, как вернуть Кузнецовой бесценные воспоминания тридцати минувших лет.
– Как это так – не знаешь? Ты должна знать! – с пьяной настойчивостью пытал меня Денис. – Ты из нас троих в психиатрии больше всех сечешь!
Будь я трезвой, я напомнила бы ему, что никогда не была специалистом-душеведом, хотя в бытность свою инструктором по лечебной физкультуре в краевом наркодиспансере действительно имела сомнительное удовольствие наблюдать психиатрию в действии с довольно короткого расстояния. Но пьяную меня вдруг неудержимо потянуло давать советы и врачебные рекомендации. Я приложила палец к губам, внушительно шикнула, загадочно икнула и сказала:
– Тс-с! Только ни-ко-му! С-строго между нами!
Между нами попытался вклиниться Зяма, не потерявший интереса к созерцанию и осязанию моей обнаженной натуры, но заинтригованный таинственным предисловием Денис его безжалостно прогнал. Зяма обиделся и ушел в кабак, а я значительно сказала:
– С клином что делают?
– Стреляют? – предположил Кулебякин.
Он цапнул на поясе несуществующую кобуру и запрокинул голову в небо, высматривая приговоренный к расстрелу гусиный клин.