Рутьер
Шрифт:
Приметил своего пажа Иоста и подозвал к себе.
– Летишь сейчас к нашему кондюкто господину Бернару де Равештайну и сообщишь ему следующее. В результате артиллерийского противостояния удалось повредить и вывести из строя все вражеские орудия – общим числом двадцать, при этом нанеся значительный урон имперским канонирам и пехоте. При сем противостоянии наши потери – пять веглеров и до пятидесяти душ убитыми и ранеными. На данный момент атакуемы значительными силами в пехоте и кавалерии. Позиции за нами и сдавать их не собираемся. Понял? Повторяй…
Мальчишка вытянулся и отбарабанил донесение слово в слово.
Хороший
Франсуа…
Черт! Какой, на хрен, Франсуа! Франсуаза! Обвела меня девчонка вокруг пальца, как сопливого пацана. До сих пор злюсь, впрочем, без особых на то оснований. Просто так. Тоже подобрал, обогрел, приблизил… Даже привыкнуть успел. Тук вообще его за своего братишку почитал. До сих пор не знает, что Франсуаза девицей оказался.
И что? Гостили мы в кондадо Фуа, где парень Франсуа и остался, уже в качестве девицы Франсуазы де Саматан, фрейлины у Мадлен Французской, принцессы Вианской, Беарнской и Андоррской… Млять!.. Позорище!.. Не смог парня от девчонки отличить… Как так случилось? А вот сам не знаю и вспоминать не хочу…
Проводил грустным взглядом со всех ног улепетывающего мальчишку. Правильно я сделал, что его отправил. Выживет. А так, несомненно, ввяжется в свалку – парень боевой, и только бог знает, чем это закончится.
Мерно шагая, подошли спитцеры и сразу стали строиться в фалангу. Иоахим ван дер Вельде спрыгнул с коня, взял чехол с цвайхандером и отправил коня с учеником в тыл. Тоже, как и я, собрался пешим воевать. Ну что же – это правильно.
К нам подошел лейтенант Гримальди – он помахивал здоровенной двулезвийной секирой. Солидно и страшно выглядит ломбардец – правда, я не понимаю, как такому бухому можно рубиться…
Да и черт с ним. Собственно, какая мне разница – собирается, значит, знает как.
Тук остался верен себе – вооружился глефой. Сегодня, в честь своего назначения лейтенантом, он надел полный комплект миланского доспеха и выглядел более чем внушительно. Латы подарил ему я – еще в самом начале нашей истории. Снял с неизвестного кабальеро, зарубленного мною при стычке с отрядом Гийома де Монфокона. Ни дна ему ни покрышки – собаке дохлой…
Мое оружие известно. Тальвар и баклер с прикрученным граненым умбоном-шипом. Двуручником в пешем порядке я еще действовать не рискую. Вот подучусь – тогда… а пока только тальвар или эспада. Но тальвар в тесной сшибке предпочтительнее. Клинок шире и толще – меньше шансов сломать. Пора…
Прошелся вдоль строя, остановился и, секунду помолчав, выкрикнул:
– Мы же не собираемся жить вечно? Но и спешить в ад не будем! Все равно места для нас там готовы, и никто их не займет. Верно?
– Верно-о-о! – заорали рутьеры.
Не верю я в ритуалы и приметы… Совсем… Но если эта старая рутьерская поговорка помогает – готов ее орать перед строем хоть десять раз на день…
– Они двинулись… – хлопнул меня по плечу Иоахим.
– Для них же хуже.
Имперские кавалеристы, красуясь разноцветными значками, вымпелами и начищенными доспехами, постепенно приближались. Пока сдерживают коней – когда останется метров триста, рванут галопом, возьмут разгон, чтобы смести, разорвать и растоптать любого противника своими закованными в железо громадными дестриэрами.
За ними ровными шеренгами шагают пикинеры. Когда кавалеристы сомнут строй и уйдут клиньями в стороны – пикинеры завершат разгром, добив остатки сопротивления, если таковые еще будут.
– Святой Варфоломей! Что это они тащат? – вдруг ахнул Тук.
За рядами риттеров я тоже увидел две повозки, которые толкали впереди себя германцы. В повозках блестели бронзой уложенные в ряд стволы, прикрытые поверху большими деревянными щитами.
– Это, братец, органы… – ляпнул я шотландцу.
– Зачем? – вытаращился на меня Тук.
– С дерьмом нас мешать! Что непонятно? Десять кулеврин в рядок на повозке – стреляют залпом. Рибодекин называется. Долбаные дойчи…
Пулеметы средневековые, ёптыть… Достаточно опасное оружие – калибр, к счастью, маленький, вряд ли больше тридцати миллиметров, те же самые аркебузы, уложенные в рядок на повозку. Казнозарядные – значит, перезаряжаться будут долго. Как бы терпимо – остатки палисада нас укроют. Бить они будут метров со ста – ста пятидесяти, при перезарядке канониры покажутся из-за щитов, станут добычей арбалетчиков. Но посмотрим…
Вытащил из ножен тальвар – мелодично звякнули закованные в клинок стальные шарики, по серо-синей стали блеснули матовые солнечные зайчики, оттеняя узорчатую арабскую вязь. На клинке написано: «Это третье орудие богов выковал Рахман Чатхаборти для великого и славного раджи Камлала из небесного металла – подарка богов, упавшего с неба в год Ханумана». Эпично, да? Я держу в руках саблю, выкованную из метеоритного железа! Сюжет для легенды, однако… Не знаю, насколько это подарок богов, но сталь великолепна. При первом же приступе Нейса я ею прорубил шлем швейцарца, защитника города, почти напополам, а на клинке и царапинки не осталось.
Эту саблю подарил мне дворцовый сенешаль Робер де Бальзамон в кондадо Фуа. Мужественный старик, истинный кабальеро, верный друг. Один бог знает, встречусь ли я еще с ним…
– Готовься! Готовься! – закричали наблюдатели.
Германские рыцари пустили коней рысью – делиться не стали, ломбардцев проигнорировали, направились одной группой прямо на нас. Вроде и умно – сомнут, в брешь хлынет пехота и зайдет ломбардцам в тыл, – но одновременно и глупо. Сейчас поймут, почему…
Земля начала ощутимо подрагивать от ударов копыт десятков громадных, окованных железом лошадей…