Рузвельт
Шрифт:
Я быстро поднялась на скрипящее крыльцо, чтобы успеть сорвать с двери повестку в суд. Снова по вопросу о неоплате налогов.
Отлично, подумала я, комкая бумагу в руках, если квитанция до сих пор висит, значит, дома никого нет.
Я выбросила бумажку и отперла ключом входную дверь, приглашая измученного гостя в нашу скромную обитель. Свет в доме загорелся только с шестого щелчка включателем, и пока Артур не увидел свинарник, который из себя представляла наша гостиная, ломящаяся от пустых коробок из-под пиццы, пивных бутылок и
Артур сохранял невозмутимое спокойствие, с интересом оглядываясь по сторонам, словно попал в Изумрудный город, а не во вполне себе обычное пристанище не особо богатых людей.
— Не волнуйся, последнюю кишечную палочку здесь подхватил какой-то наш очень дальний родственник. И забрал ее с собой в могилу, — пошутила я, пытаясь разрядить обстановку.
На удивление, Артур посмеялся.
— Боже, тебе, должно быть, очень плохо, — сказала я.
— Терпимо, а что?
— Просто тебя рассмешила самая дерьмовая шутка на свете. Верный признак того, что ты при смерти. Тебе лучше присесть.
Я указала на обеденный стол, за которым мы все реже едим и все чаще обсуждаем, какое алиби придумать Джеку на позавчерашний вечер, чтобы полицейские не упекли его за решетку. Это только звучит ужасно. На самом деле, со временем это становится увлекательным занятием. Больше всех от него фанатеет Хайд, хоть его бредовые идеи еще ни разу не помогли.
Артур сел за стол, пока я искала аптечку. Повернувшись, я невольно отметила, каким чужим он смотрелся на нашей небольшой кухне, совмещенной со столовой. У него стильная прическа, дорогая рубашка и джинсы, порванные не от долгой носки, а по веяниям новой моды. В то время как потрескавшейся скатерти на нашем столе уже лет двадцать, плинтусы в углах дома поотваливались, окно даже зимой закрывалось только до микроклимата, а занавески подпалены после случая с сигаретой, которую Джек оставил тлеть в пепельнице на подоконнике.
От всех этих мыслей я и не заметила, как коробка с аптечкой, которую я пыталась достать из верхней дверцы шкафа, соскользнула с края полки и приземлилась прямо мне на голову. От удара к завтрашнему утру точно будет шишка.
Сделав вид, что ничего не случилось, я подошла к Артуру, потирая ушибленное место, и очень гордилась его отчаянными попытками не засмеяться. Его, правда, хватило всего на десять секунд, а затем чудесный мелодичный смех заполнил пространство кухни.
— Ох, заткнись. Я тут, вообще-то, пытаюсь помочь.
— Я готов еще немного поистекать кровью, если тебе нужно время, чтобы не убиться о ближайшую твердую поверхность.
— Да-да, — закатила глаза я, смачивая ватный диск перекисью. — Я неуклюжая неудачница, подбирающая на улицах немощных жертв ночных ограблений. Но знаешь, на данный момент, я лучшее, что у тебя есть.
— Ты лучшее из того, что могло бы быть, — неожиданно признался он, пока я прочищала его раны.
— Это
— Да, — он чуть подался вперед, пока между нашими лицами не осталось буквально пару дюймов.
— Ну, — я издала нервный смешок, — Ты рано делаешь выводы. Я все еще могу оказаться какой-нибудь сумасшедшей сектанткой. Или каннибалом, решившим поживиться твоими надпочечниками.
Артур только прыснул со смеха. Видимо, я его совсем не запугала своими заявлениями.
— Не думаю. Ты слишком добродушная для моих надпочечников. И для всех остальных органов тоже.
— Добродушная? — я пыталась делать так, чтобы мои пальцы с ватным диском не дрожали. — Так вы в Англии называете всех безнадежных?
— Ты не безнадежная. Неповоротливая, конечно. Возможно, не доживешь и до тридцати, потому что однажды обязательно пробьешь головой какой-нибудь острый косяк, — он пожал плечами, расплываясь в наглой улыбке. — Но ты не безнадежная.
— Я безнадежно верю в людей, — наши колени мягко соприкасались каждый раз, когда я нагибалась ближе к его лицу. — Странно, да? Живу в городе, где убийства служат местной развлекаловкой, и все еще отчаянно верю, что в у этого мира еще есть шанс, — я рассеянно улыбалась, пока говорила. — А теперь снова скажи мне, что я не безнадежная.
Вдруг его покрытое ссадинами лицо стало таким по-мальчишески юным и беззаботным, что мне захотелось прижаться своим лбом к его и запечатлеть этот момент.
— Ты добрая, — выдохнул он, а моя рука застыла над его скулой.
— Добрее тех парней, которые тебя отделали, это уж точно, — я сделала вид, что не смутилась, хотя уверенна, что покраснела, как переспелый помидор.
— Что ты выбросила перед тем, как зайти в дом? — спросил он.
— Предупреждение из банка. Мы либо не заплатили за воду, либо не внесли плату за кредит, — пожала плечом я.
Суд без конца присылает нам письма с просроченными счетами. Мы так сильно увязли в долгах, что сотрудники налоговой инспекции скоро будут ночевать у нас на крыльце.
— И ты выбросила предупреждение? — искренне удивился он.
— Оно ведь самое первое в этом месяце. Мы никогда не обращаем внимание за первое предупреждение. Мы и на звонки-то нечасто отвечаем, — объясняла я. — Джек начинает шевелиться, только когда домой приезжают вышибалы из конторы.
— И как он до сих пор не попал в тюрьму?
— Он попадал, — усмехнулась я. — Но Джек упертый, решеткой из него дерьмо не выбьешь. Всем остается только смириться. Трава зеленая, небо голубое, а Джек никогда не платит по счетам.
Все эти нелепые мелочи существования нашей семьи стали для меня такими привычными, что я уже и забыла, как неприемлемо это для нормального общества. По всем морщинкам нахмурившегося лица Артура можно было проследить, как он пытался переварить полученную информацию.
Кусая губы, я сдерживала смех.