Рузвельт
Шрифт:
— Но почему?
— Потому что я люблю тебя. И я не смогу стерпеть эту разлуку, она убьет меня еще на трапе самолета, понимаешь?
— И твой отец совсем не против?
— Мы с ним пришли к компромиссу. Он не будет забирать дом. И пикап тоже. И не будет мешать нам видеться.
— Но как?
— Ты была права. Кажется, в итоге он действительно любит меня. Хотя ему еще предстоят длинные сеансы с психологом по этому поводу. Теперь ты понимаешь, почему меня так долго не было? Со всеми этими бесконечными бумагами выскакивала
Корочка, которой покрылось мое сердце за время отсутствия Артура, начала понемногу отколупываться. Я вся начала оживать, как журчистый ручеек с приходом весны.
— Скажи мне что-нибудь по-французски? — зачем-то попросил Даунтаун, посматривая на стенд вырезанными картинками Эйфелевой башни.
— Что? Нет. Я не буду так позориться.
Это все равно что третьекласснику пытаться удивить Майкла Джордана трёхочковым броском.
— Пожалуйста?
— Мерси, — сконфуженно бросила я. — Мерси боку.
Артур не выглядел особо впечатленным.
— Над твоими навыками нам еще придется поработать.
— Вообще-то я бы могла поговорить с французом.
Точнее с маленьким трехлетним, пускающим слюни французиком.
— Да. Тем более, что у тебя будет такая возможность. Потому что это самые приятные бумажки, которые я держал в руках за последние пару недель, — он достал из внутреннего кармана пиджака конверт с названием авиалинии.
— Нет! — ошарашенно вскрикнув, я слетела с его колен.
— О да!
— Ты сошел с ума?
Даунтаун спустился ко мне на пол. Я была беспомощным маленьким кенгуренком, у которого отказали конечности, а он — самым добрым работником этого зоопарка.
— Полетели со мной в Париж, Тэдди.
В его глазах — ни намека на шутку. Это все правда. Передо мной — Даунтаун. В его руках билеты в Париж.
Борясь со всем своим существом, скандирующим только «Париж! Париж! Париж!», я произнесла:
— Нет.
— Почему нет?
— Чарли, — сказала я. — Я не могу его оставить.
Он отложил билеты.
— На билетах открытая дата. А насчет Чарли, — взгляд Артура притупился. — У него довольно сложная болезнь, но мне известно, что при хорошем лечении, уходе и соблюдении медицинских процедур…он будет жить дольше.
Я подтянула к себе колени, упираясь в них подбородком.
— Ему дают не больше месяца.
— Я смогу дать год, — заявил Артур. — Или два. Или даже больше. Мне только нужно, чтобы вы пошли мне навстречу, позволили помочь вам.
— Ты имеешь в виду, помочь деньгами.
— Да. В конце концов, вы с Джеком облапошили уже не одну партию наивных туристов, из Лондона в том числе. Можешь расценивать в меня в качестве очередного улова.
— Такой крупной рыбины, как ты, у нас еще не было, — проговорила я сквозь слезы.
— Просто я сам поплыл в твои сети. Ты меня заворожила. Я ничего на свете не хочу так
Я из последних сил грустно рассмеялась. Меня всю трясло.
Артур взял мою руку, поцеловал, а затем прижал к своему солнечному сплетению.
— Твой смех, Тэдди. Он украл мое сердце. Твой настоящий смех. Который ты издаёшь, когда закидываешь голову на плечи или сгибаешься в три погибели прямо посреди улицы, — его пальцы держали мою руку крепко у себя на груди, запечатывая каждое сказанное слово. — В этом мире сотни тысяч закономерностей, и ты каким-то образом не подчиняешься ни одному из них. Это сводит с ума и одновременно заставляет любить тебя ещё сильнее. Поэтому я хочу дать тебе обещание, Тэдди. Чтобы ты больше ни на секунду не усомнилась во мне.
Мое собственное сердце тревожно трепыхалось, пока я смотрела в его серьёзные глаза.
— Я обещаю всегда быть рядом. Вечно напоминать тебе, сколько хромосом у картошки, и изувечивать каждого, кто до сих пор называет тебя «Тэдди-костыль». Я обещаю поднимать тебя, когда ты падаешь. И поверь, я отдаю себе отчёт о том, как часто ты падаешь, когда говорю это. Я никогда не буду осуждать тебя. Сколько бы коров не было на твоих носках, и какие бы ужасные песни ты не напевала в душе. Я обещаю показать тебе Париж. Чтобы ты споткнулась там об каждую торчащую плитку и поперхнулась круассанами во всех кофейнях. Чтобы ты с выпученными глазами спрашивала у меня, как есть устриц и улиток. А если я нарушу хоть одно данное обещание, я клянусь, что сам приду к Джеку с огромной битой и разрешу ему хорошенько себя ей отдубасить. Потому что если я подведу тебя, Тэдди, хотя бы раз — я буду заслуживать сломанного в трёх местах носа и пробитых коленных чашечек.
Мое тельце начало напоминать маленький спичечный коробок. Слишком крохотный для той невероятной, огромной любви, которую я испытывала.
Все во мне поднималось и опускалось. Вверх, вниз. Вверх, вниз. Как морской прибой во время штормового предупреждения.
Я все еще тряслась от обуревавших меня чувств.
— Я увижу Париж?
Мне не верилось.
— Ты не просто увидишь его. Ты его почувствуешь. Потрогаешь, понюхаешь и если нужно, то даже облизнёшь. Ты покоришь его, Тэдди. Беспощадно завоюешь этот город.
— А если я в него влюблюсь?
— Влюбишься в Париж?
— Да.
— Это неизбежно. Но я постараюсь не ревновать. Или хотя бы не слишком сильно.
Артур озорно усмехнулся, каким-то образом покоряя меня еще больше.
Знаете, я, может, не разбираюсь ни в Прусте, ни в Ницше, ни в биографии Теодора Рузвельта, но мне известна одна простая истина:
— Я люблю тебя, Артур.
— Артур? Я целую вечность уговаривал тебя произнести мое нормальное имя, а сейчас хочу услышать другое. Просто, чтобы знать. Что мы — это все ещё мы.