Рузвельт
Шрифт:
— Ты как там? — спросил он.
— Волчанка. — сказала я.
Это наше стоп-слово. Оно означает «завязывай с этим дерьмом, пока я не надрала тебе задницу». «Волчанка» означает, что мы продолжаем диалог с самой повышенной серьезностью и концентрацией.
— Ты расстроена чуть больше, чем мне хотелось бы, — Хайд смотрел на меня так, что я сразу поняла — «волчанка» здесь не сработает.
Теперь очередь в дереводробилку хотела занять я сама.
— Подожди. Дай прийти в себя. — сказала я, пытаясь избавиться от острого желания подышать в бумажный пакетик.
Медленно сканируя
Боже, какая же я тупица.
Хайд ведь всегда одевался, укладывал волосы и помогал кому-то с девчачьими проблемами гораздо лучше меня. Он был немного субтильным, небольшого роста, но при всем при этом выглядел, как модель с обложки журнала «CQ» (а в наших трущобах, чтобы вы знали, в журнал обычно попадают только в раздел криминалистики, и то либо в колонку «Разыскиваются», либо неопознанными искалеченными трупами). И вы бы только видели его маникюр — во всем гетто вы не найдете никого с такими опрятными и ухоженными ногтями. Да и вообще, Хайд — единственный знакомый мне парень, у которого есть профиль в «Тиндере», фен для волос, и диск со всеми частями «Классного мюзикла» с Заком Эфроном на обложке.
Вселенная буквально кричала мне о том, что мой друг — гей, а я упорно игнорировала ее.
Хайд рассмеялся и, отставив пиво, обвил мои плечи своими длинными, руками, к которым я уже успела привыкнуть за несколько лет нашей крепкой дружбы.
— Ты меня подставил. — заявила я.
— Каким образом?
Я устроила голову на его костлявом плече и начала нервно играться с железным треугольником, висящим у него на цепочке.
— Ты был моим последним шансом, — неверяще покачала головой я. — У меня ведь все было спланировано наперед. Мы должны были пожениться лет через десять, арендовать коттедж где-нибудь на окраине города и разводить там породы собак. А теперь все кончено. Кто возьмет меня в жены? Я состарюсь в одиночестве и умру среди консервов.
Он погладил меня по предплечью и положил щеку мне на макушку. Я даже представить не могла, чего ему стоило не засмеяться.
— У меня же аллергия на собак. Да и на коттеджи вроде бы тоже.
Хайд, как всегда, пытался меня рассмешить, и у него это почти получалось. Драматичность момента как-то ускользала от меня, вызывая на лице улыбку.
— Медицина бы помогла. — уперлась я.
— Провести вскрытие тела после моей долгой, мучительной смерти от аллергического шока? О да.
— А что на счет гипноза? Им сейчас даже рак лечат. Мы могли бы попробовать…
— Но у меня не рак, Тэдди. Я всего лишь гей.
Не то что бы я правда серьезно задумывалась о том, чтобы выйти замуж за Хайда. Он не моя венская вафелька с шоколадным соусом, не принц Чарминг на белом коне. Никаких романтических чувств или воздушных замков.
Хайд был, скорее, моим ментальным наставником, гуру в области косметики, новых линий одежды и фильмов с участием Дженнифер Энистон. Наша с ним совместная жизнь — это план на самую последнюю букву алфавита.
— Прости, медвежонок, — он смачно поцеловал меня в висок, а я не смогла сдержать рвущейся наружу улыбки.
— И как давно ты
— Да вот, пару минут назад дошло. Засмотрелся на задницу парня, выходящего из бара, и понял, что попал, — пожал плечами друг.
Я закатила глаза.
— А может, ложная тревога? — в моем голосе проскальзывали крупицы надежды. — Я когда посмотрела «Матильду» в детстве — почти два года думала, что я ведьма.
— И что ты мне предлагаешь?
— Может, перестанешь быть геем? Я скажу «пожалуйста».
— Давай попробуем, — пожал плечами Хайд и прикрыл глаза.
Так прошло пару минут, мой друг сидел с закрытыми глазами и проводил внутренний анализ своего организма.
— Ну что? — спросила я наконец. — Райан Гослинг? Ченнинг Татум?
— Гей. — трагически выдохнул Хайд, открывая глаза.
— Это нечестно! Гей-меньшинства забрали у меня еще и лучшего друга! Теперь я чувствую себя Фрэн Дрэшер, когда Питер Джейкобсон сделал каминг-аут.
— Да, но мы-то с тобой, в отличие от них, не женаты, — Хайд спрятал ухмылку в горлышке бутылки.
— Это был вопрос времени. А теперь все точно потеряно. Человечество обречено на вымирание.
Рассмеявшись, Хайд снова сделал глоток пива, а я просто тупо смотрела в пустоту, пытаясь осознать все произошедшее и подавить нарастающую где-то в горле тошноту.
Я не гомофобка. Джек с Чарли оформили на меня документы по опекунству, являясь при этом открытыми геями. А быть сорокалетними геями в гражданском браке с нелегальным бизнесом на заднем дворе и сворой спиногрызов в доме само по себе было адом. И это не учитывая того, что в гетто в то время толерантность к нетрадиционной ориентации все еще находилась на уровне средневекового восприятия человечества. Нашу семью спасало только то, что в Мидтауне никто не желал связываться с чокнутыми Картерами. Все уже давно знали, что мы больные на голову и крайне мстительные.
Со стороны, наверно, кажется, что я живу в каком-то зверинце или в больнице для душевнобольных. В какой-то степени, так оно и есть, но я не знаю другой жизни.
Первые пять лет меня воспитывала только мать, и ничего кроме смутных расплывчатых очертаний женщины с бледной кожей и шершавыми ладонями она за собой не оставила. Кроме того, ей было мало просто избавиться от меня, едва я научилась ходить. Чтобы предоставить мне целый арсенал мучений на всю оставшуюся жизнь, она умудрилась назвать меня Теодорой.
Именем, которое пригодится в проституции, либо в порноиндустрии.
Было уже почти шесть часов вечера, когда мы с Хайдом разошлись. Я запрыгнула в самый первый автобус, подъехавший к остановке, чтобы доехать в нем до кафе «Круз», где через двадцать минут должна была начаться моя смена официантки.
Древний автобус кряхтел и с трудом преодолевал кочки на ухабистых детройтских дорогах, пока я, прислонившись к пыльному стеклу, рассматривала вид на токсичный Мидтаун. На улицах друг на друга грудились заброшенные, недостроенные многоэтажные здания, рынки и торговые лавки, мимо то и дело проезжали полицейские машины, и заходящее солнце скорее спешило убраться с замусоренных улиц с прорванной канализацией.