Рузвельт
Шрифт:
— Интересный у тебя алтарь, — не мигнув глазом, Артур перевел тему, уставившись в стену, которую я уже несколько лет украшаю фотографиями, стикерами и вырезками из журналов.
Судя по всему, в прошлый раз у него не было возможности как следует оглядеться вокруг и осмотреть мою комнату. Зато теперь, при свете дня, который падает на барахло, грудой валяющееся на любом предмете мебели, все это небольшое количество квадратных метров было у него как на ладони.
Хотя кое что в комнате насторожило даже меня. Не так
— Ты что, прибрался у меня в комнате? — удивилась я, оглядываясь.
— Немного.
— И что это должно значить?
Разбросанная до моего ухода в душ одежда теперь была аккуратно сложена на краю (заправленной!) кровати. Хлам на моем компьютерном столе был разобран, тетради и учебники укомплектованы в миниатюрные, эстетичные на вид стопки.
— Ты даже все части «Гарри Поттера» в хронологической последовательности выставил! — заметила я, усмехаясь.
— Прости. — смутился он.
— За что?
— Ну, — он замялся. — Люди обычно не любят, когда я так делаю. Это вмешательство в личную жизнь.
— У меня нет личной жизни. — пожала плечами я. — Так что спасибо.
Он с минуту внимательно смотрел на меня, анализируя каждый дюйм, словно разведчик на секретной военной базе где-нибудь в Нью-Мексико.
Я в это время старалась не очень часто моргать и сохранять спокойствие.
В конце концов, он отвернулся. Артур стоял перед маленьким диванчиком, вмещающем всего полтора человека. Дырки на нем были скрыты постеленным сверху пледом, а верх его венчал небольшой стенд, обвешанный кучей фотографий.
— Так много изображений Франции. Ты была там?
— А я похожа на человека, который бывал во Франции? — пришлось скептично оглядеть себя, остановившись взглядом педикюре цвета вырви-глаз. — Если только это не название бара вниз по улице, то нет, я никогда не была во Франции. Это только мечта.
— Почему именно Париж? Есть же Лондон, Берлин или Барселона.
— Потому что «Манию величия»(*) я посмотрела раньше «Шерлока Холмса», — повела плечом я.
Я уставилась на стену, где были запечатлены улицы Парижа, кадры из моих любимых французских фильмов и перечень самых основных предложений на французском, которые я повторяю про себя каждый божий день, в надеже, что однажды они мне пригодятся.
— А если серьезно? — настоял Артур, глядя на меня сверху вниз.
— Не знаю. — разнервничавшись, я начала соскребать старую наклейку с уголка компьютерного стола. — Просто для меня Европа это почти что Нарния. Я немного сомневаюсь в ее существовании. Не верится, что где-то действительно живут люди, которые пьют по вечерам вино вместо пива, обсуждают современное искусство, выкидывают пластик в отдельные урны и знают значение слова «демократия».
Я вздохнула, понимая, как поверхностно это звучит.
Мне не хочется мира во всем мире, идти побеждать бедность,
Я просто хочу увидеть эту огромную груду металла, всем известную как Эйфелева башня, походить по Лувру и попить зеленый чай в небольшом баре с видом на Сену. Вот и все, что у меня есть. То, за что я держусь каждый день.
Я знаю, что Артур сейчас скажет. Что я наивный ребенок. Что я придумала и идеализировала мир на другом континенте, где романтики столько же, сколько в выкапывании дождевых червей.
— Tu es magnifique. (*) — проговорил Артур на чистейшем французском, который мне может разве что только сниться.
— Что это значит? — улыбнулась я, мечтая, чтобы он сказал что-нибудь еще.
Говорил, говорил и говорил, не позволяя мне вставить ни одной тупой фразочки, которые так любит генерировать мой мозг.
— Надеюсь, ты однажды обязательно увидишь Париж. Ты словно создана для него.
На эти слова я совсем не аристократично рассмеялась, закидывая голову за плечи. Смех у меня — это что-то среднее между злорадствованием Малифисенты и криками голодных чаек над целым косяком анчоусов. За семнадцать лет жизни я с ним так и не смирилась.
— Смешно. — констатировала я, завершив свою истерику покашливанием.
Хотя по его взгляду не казалось, что он шутит. Кажется, он действительно считал, что простушка из Детройта сердцем может принадлежать Парижу.
От мыслей меня отвлек хлопок двери, а затем громкая ругань Мойры, которая, судя по всему, зашла к нам на кухню, чтобы оставить там хоть какой-то запас продуктов.
Романтика момента развеялась сама собой.
— Пойдем, ковбой. — вздохнула я, кивнув в сторону двери. — Нас с тобой ждет еще одна битва.
Спустившись вниз по лестнице я наткнулась на то, что и ожидала увидеть. Мойра стояла посреди кухни и до боли сжимала между пальцев ухо Хайда, отчитывая его за устроенный разгром.
— Лучше бы ты себе в башке такую дырень проделал, Хайд! — повышенным тоном вещала она, а ухо Хайда было краснее самого спелого помидора. — Кто, скажи на милость, теперь будет оплачивать ремонт?
Артур остановился на ступеньку выше позади меня. Его трясущаяся грудная клетка, задевающая мое плечо, говорила о том, что он смеется.
— Да ладно вам, Мойра, — Хайд наконец вывернулся из захвата и успел отскочить в противоположный конец комнаты. — Я же хотел как лучше.
— Тэдди! — Мойра наконец заметила и меня. — Как ты позволила этому случиться? В этой семейке ты единственная, на кого я могу положиться!
Я лишь вздохнула, подходя ближе к перепуганному другу.
— Не мучай Хайда, Мойра. Ему итак сегодня от меня досталось.
— Клянусь, мне становится страшно переступать порог этого дома. В прошлый раз Джек в проходе подвесил разделанную тушу свиньи!