Рузвельт
Шрифт:
Желание Даунтауна встретиться выпало на первую пятницу месяца. Наш с дядей Перси день сэндвичей, который никто не в силах отменить.
На улице на меня все пялились. Я не знала, это потому что Хайд так красиво уложил мне волосы или из-за того, что я вечно оттягивала вниз шорты, ведя борьбу за каждый дюйм кожи на бедрах.
По соседству с салоном Хайда, на Касс-авеню, в чаще забитых до пределов парковок и магазинчиков со всяким старьем, работал мой любимый мексиканский ресторан. Только вместо того, чтобы зайти туда через входную дверь, я обхожу здание с торца, миную пару мусорных
Когда заляпанное и чуть треснутое окошко кухни, располагающееся всего на два дюйма выше земли, приоткрылось, я встала на четвереньки и заглянула внутрь. Первое, на что я наткнулась, были до боли знакомые усы.
— Привет, Густав. — я улыбнулась пожилому мужчине в заляпанном фартуке и помахала остальным поварам за его спиной, которые тоже были заняты готовкой.
— Hola, Тэдди. — он кивнул мне в ответ. — Тебе как всегда?
Густава я знала еще с голодных приютских лет. Через это грязное запотевшее окошко он подкармливал меня сэндвичами с самого детства.
— На этот раз три, — пожала плечами я, выпрашивая порцию для Даунтауна.
В благодарность, все еще скрючившись в неудобной позе, я протянула Густаву табак и самокрутки, которые позаимствовала у Хайда. Густав принял их с благодарностью.
— Давай что-нибудь экстравагантное, ладно? Мой новый друг голубых кровей. Ест лобстеров и полупрожаренные стейки.
— Что еще за друг?
Пока Густав делал мне сэндвичи, я, совсем забыв, что должна прилично выглядеть, стояла на четвереньках. Как и десять лет назад, я снова в запачканных кроссовках отмахивалась от комаров и жевала острые маринованные перцы, которыми Густав подкармливал меня через заляпанное окошко кухни.
— Я знаю его недавно. — пожала плечами я. — Точнее практически не знаю. Сегодня спрошу, не маньяк ли он случаем.
— Pobre cosa,(*) уверенна, что хочешь услышать честный ответ?
— Он британец, Густав.
— Ну ты даешь, Тэдди. Чем плохи здешние янки?
— Играют они, как девчонки. — улыбнулась я. — То ли дело «Ливерпуль».
Со спортом у меня, конечно, туговато. Да и чувство юмора не очень. Если волшебные специи Густава не спасут этот день, то даже высшим силам молиться бессмысленно.
Весь автобус пропах сэндвичами. Я ехала стоя пять остановок с наглухо закрытыми окнами, пока наш неуклюжий фургончик пытался объехать аварию в соседнем ряду.
На задних сиденьях во все горло рыдал младенец, но мне казалось, что все всё равно пялятся именно на меня. И это точно не из-за стильной прически, потому что волосы от жары уже успели прилипнуть к шее, лбу и вискам. Может, все-таки зря я сажусь подальше от кондиционера? Давно пора состричь эти патлы.
Выглядела я совсем не так роскошно, как пару часов назад. На правом колене уже побагровел утренний синяк, туш немного растеклась под глазами, на ногте указательного пальца облупился лак. Я стояла посреди салона с растопыренными руками и активно махала локтями вверх-вниз. От страха появления мокрых подмышек я была готова словить паническую атаку.
Жаль, что потовые железы мне приручить так и не удалось.
Еле-еле доковыляв
В моих планах было попробовать привести себя в порядок — стереть комочки туши под глазами, распустить пучок, который я была вынуждена собрать в автобусе. Но не успела я даже оглядеться в поисках укромного местечка, как на плечи мне неожиданно легли две руки, напугав до смерти.
— Привет, Рузвельт, — ухо защекотало теплое дыхание.
Я развернулась и встретилась взглядом с Артуром. Он улыбался и в отличие от меня выглядел безупречно. На его чинасах были идеальные стрелки, оксфорды из натуральной кожи просто блистали, а небесно голубая рубашка с короткими рукавами при каждом движении шуршала от чистоты и благоухала вкусным кондиционером для белья.
Он следил за собой так, словно ему было сорок, а не… О боже, а сколько ему вообще лет?
Хотя сейчас это было не особо и важно. Он так вкусно пах. А я вся провоняла сальсой, отчаянием и слезами грудничка из автобуса.
— Ну привет, салемская ведьма!
Артур улыбнулся шире, когда я сдула с глаз прядь волос.
— Ведьма?
— А кто еще может так хорошо выглядеть в восемьдесят пять градусов жары? Если ты не колдуешь у себя в подвале, то, наверно, поедаешь по ночам детские желудочки.
Даунтаун рассмеялся, а мы тем временем шли от остановки в направлении парка.
— Да. Запаса желудков осталось всего на неделю. Скоро буду выглядеть, как Линдси Лохан на очередном судебном заседании.
— Ты говоришь про Линдси Лохан? — ужаснулась я. — Это тревожный звоночек. Детская больница в той стороне, если что, — я указала себе за спину пакетом с сэндвичами.
— Вообще-то, я уже твои органы заприметил.
— Я не ребенок!
— На тебе носки с картошкой фри.
— С каких это пор личность определяется по носкам? — возмутилась я.
— С этих самых. — он ухмыльнулся. — Готов поспорить, что это даже не самые смешные, которые у тебя есть.
Он был прав. На самом деле, это были самые приличные мои носки.
— А ты носишь только черные и белые! — заявила я, уставившись на его лодыжки. — У тебя, наверно, не дом, а кладбище носков, потому что дважды ты такую вещь гардероба не носишь.
Артур ничего не ответил.
— Боже мой! — я чуть не уронила сэндвичи.
— Что?
— Так это правда! Ты выбрасываешь носки после того, как наденешь!
— Это абсолютно нормально! — начал защищаться он.
— Нет! Не нормально! Неужели у тебя нет любимых носков?
— Почему для тебя это признак неполноценности?
— Ну это же носки! — воскликнула я. — Их бесчисленное множество: какие-то слишком короткие, какие-то слишком длинные, слишком яркие, бледные, просвечивающие, или не подходящие к случаю. Особенность любимых носков в том, что они идеальны. Ты их носишь, когда болеешь, когда волнуешься, когда скучаешь по кому-то или ждешь Рождество. Их ты возьмешь с собой на необитаемый остров и в кругосветное путешествие, потому что любимые носки — это самая незаменимая вещь в гардеробе.