Рядом с нами

Нариньяни Семен Давыдович

Она слушает меня, а настаивает все-таки на своем. Я спросил тогда Наташеньку:

— Предположим, что я соглашусь. Но как посмотрит на эту затею ваш папа?

— Папа, — говорит она, — "за".

Как выяснилось, ее папа был не только «за»: известный всему городу профессор, оказывается, уже два раза ездил читать лекции в институт на запятках у своей дочери.

Семь лет тому назад, когда профессор Ходотов переехал в наш дом, а его дочь еще играла в куклы, никто из нас и не думал о гаражах.

Мы с большим трудом открыли тогда детскую комнату. Но попробуйте сейчас разместить наших детей в этой комнате, если за последние годы в наших

жилых корпусах появилось несколько сот квартирантов в пеленках!

Каждый месяц кто-то из жильцов устраивает свадьбу. А товарищ Ковальчук, из четвертого корпуса, устроил недавно целых две свадьбы: имел он двух дочерей, обеих и выдал замуж.

На этот праздник пригласили и меня. Когда гости выпили, счастливый жених подошел к роялю и запел.

"В вашем доме, — пел он нежным тенором, — вкусил я впервые прелесть чистой и, — и как он выразился тогда, — светлой любви".

Я слушал, и мне было приятно, что жильцы не забывают в своих песнях работников домового управления. Действительно, вышеуказанный жених имел счастье познакомиться впервые с дочкой Ковальчука, Верой, именно в нашем доме.

Вы спросите, с каким букетом я пошел к новобрачным. Я не покупал букета. Управдом видит дальше, чем новобрачные. Им, как говорится, радость, а мне заботы. Сегодня свадьба — на будущий год дети. Так я решил вместо свадебных букетов разбить для всех будущих наследников один приличный палисадник. Вы видите эти тополя, груши и яблони? То наша весенняя посадка. Теперь прибавьте к этому сто сорок кустов бузины, двести кустов жасмина, тысячу корней анютиных глазок на клумбах и скажите откровенно: разве плохую встречу приготовил управдом своим будущим жильцам и не стоит ли при случае помянуть его за все это добрым словом?

1946 г.

г. Харьков.

ШУРИК

Весной 1945 года в одном ленинградском журнале было напечатано несколько небольших стихотворений. Мне особенно понравилось одно — "Ледяные солдатики":

На крыше сосульки всю зиму висят,Они, как солдатики, дом сторожат.Растают солдатики этой весной,И больше они не вернутся домой.Они не увидят весною свой дом,Они не узнают, как мы здесь живем.Они не увидят зеленых садов,И им не увидеть на грядке бобов.

Под стихами стояла подпись: А. Троицкий.

Я спросил, кто этот поэт. Но Троицкого никто не знал. В прошлом году на одном клубном вечере ленинградская артистка Воробьева читала сказку "Волк и семеро козлят";

В лесной избушке маленькой,Где рос цветочек аленький,Жила коза с козлятами,Послушными ребятами…

Сказка была в новой поэтической редакции, а бой козлят с волком поэт описал так задорно и весело, что невольно заставил обратить внимание на свою сказку:

— Вперед, вперед, отрядВоинственных козлят!Бежим скорее к елке,Убьем злодея-волка!— Постой, —

сказал тут БукаИ выстрелил из лука.Стрела влетела в сердце,Пробила в сердце дверцу.Убит злодей косматый,И празднуют козлята. …Какой счастливый часУ козликов сейчас!Сидят они у печки,Сверкают ярко свечки…А козликов мамашаНа кухне варит кашу.В углу затихли мыши,На двор кот Васька вышел,В окно глядит луна.Такая тишинаВ лесной избушке маленькой,Где рос цветочек аленький!

По окончании концерта я прошел за кулисы, чтобы узнать у Воробьевой имя автора сказки.

— О, это очень интересный человек, — сказала артистка.

— Молодой, старый?

— А вы познакомьтесь с ним. — И Ольга Ивановна Воробьева, хитро улыбнувшись, дала мне адрес А. Троицкого.

При первой же поездке в Ленинград я наведался по адресу, записанному у меня в блокноте.

Большой дом по улице Перовской. Три звонка. Дверь открывает молодая женщина.

— Можно ли видеть поэта Троицкого?

— Поэта?

Женщина как будто удивлена вопросом, но потом, словно вспомнив что-то, мягко улыбается и приглашает войти в комнату.

— Шурик, к тебе пришли.

Я оглядываю комнату и никакого Шурика не вижу.

— Шурик! — уже строже говорит женщина и, обращаясь ко мне, добавляет: — Мне пришлось сегодня наказать его Прихожу домой, а Шурика нет.

Откуда-то снизу, словно из погреба, раздается тяжелый вздох, потом наступает пауза, вслед за которой из-под дивана выползает курносый десятилетний мальчик Его веснушчатое лицо выражает и злость и недовольство одновременно.

— Знакомьтесь, А. Троицкий, — сказала женщина, приглаживая мальчику взъерошенный чубчик.

Мальчик подал руку и с горечью пробурчал:

— Вот уже и в музей сходить нельзя.

— Он еще оправдывается! — Анна Николаевна, мать Шурика, посмотрела на меня и сказала: — Объясните вы, пожалуйста, ему, как мужчина мужчине, что он не должен бегать в музей.

— В какой музей?

— В зоологический. Видите ли, музей — это его новое увлечение.

— А что же тут плохого?

— Как что? Но ведь музей за Дворцовым мостом.

Ах, вот оно в чем дело! Поэт Троицкий был, оказывается, в том самом неприятном для всякого мужчины возрасте, когда ему строго-настрого было запрещено мамой одному переходить улицу. По этой стороне Невского ходи сколько угодно, а по той — ни в коем случае.

Я смотрю на Шурика с удивлением. Мне не верится, что этот десятилетний мальчуган еще три года назад написал сказку про козлят, "Ледяных солдатиков" и много других хороших стихов, которые я вижу сейчас на его рабочем столике. Я пришел к поэту, чтобы поговорить о его творчестве, и оказался в весьма затруднительном положении. Мне еще никогда не приходилось говорить серьезно о поэзии с учеником четвертого класса. Очевидно, поэтому я начинаю не со стихов, а с зоологического музея. Мой собеседник быстро, по-мальчишески загорается. Он уже не сердится на мать, а горячо и образно рассказывает о том, что видел в одном из залов музея.