Рядом с нами

Нариньяни Семен Давыдович

— Пусть в доме ничего не напоминает детям этого разбойника.

Дети подрастали, начинали ходить в школу. А научившись грамоте, каждый из них садился писать письмо. Но уже не к отцу, а в милицию:

"Мы были бы рады не вспоминать об этом бесчестном человеке, да нашей маме одной трудно растить четверых детей…"

Дети искали отца, а он бегал из одного конца страны в другой. А концы были не близкие. Дальний Восток… Кубань… Казахстан… Башкирия… Попробуй найди его!

Мать мучилась, воспитывая детей, а отец жил в свое удовольствие. Каждый год он при живой жене

устраивал новую свадьбу и после каждой свадьбы издевательски сообщал письмом своим детям имя их новой матери. По подсчетам старших сыновей, таких матерей у них оказалось около десятка. Мама Клава, мама Лиза, мама Федосья, мама Оля, мама Аня-первая, мама Аня-вторая…

Больше двадцати лет прожил Александр Трофимович порхающим прохвостом. Ездил он по разным городам и весям и изъездился. Разгульная жизнь истрепала его. И вот наступило законное возмездие… К Станчуку пришла преждевременная старость. Неуютная, одинокая. Раньше Станчук менял жен, теперь они бросали его.

— Зачем он нам, хворый да неверный?

И вот тут-то беспутный старик и вспомнил о семье. Но вспомнил не за тем, чтобы просить прощения у матери своих детей за страдания, которые она претерпела по его вине. Он вспомнил о своей семье из корысти, так как решил взыскивать с детей алименты на свое содержание.

— Они уже взрослые, пусть заботятся обо мне.

Двое старших сыновей Александра Трофимовича только-только начали становиться на ноги. Петр Станчук учился в институте и получал стипендию, а Владимир принес своей матери первую заработную плату. Правда, заработки молодого токаря были на первых порах не ахти какие большие, но матери все же было легче, когда двое старших детей стали помогать ей растить двоих младших. И вот теперь отец собирался лишить младших детей этой помощи. Как ни удивительно, а Новотроицкий суд удовлетворил иск Станчука, и те деньги, которые Петр и Владимир давали матери, теперь взыскивались по исполнительному листу на содержание Александра Трофимовича.

— Как? Почему? — возмутились братья.

— По закону, — ответил судья Бучин.

По советским законам, дети и в самом деле обязаны помогать отцу в старости. Формально все у Бучина как будто бы правильно. А по существу? Был ли когда-нибудь Станчук настоящим отцом своим детям? Конечно, нет!

Отец не тот, кто родит ребенка, а тот, кто вырастит и воспитает его. А Станчук никогда не думал о своей семье. Он мог бы кое-что сделать для нее даже теперь. Сам Александр Трофимович получает 530 рублей пенсии, да его новая жена зарабатывает 1 100 рублей в месяц. И вместе того, чтобы помогать своим младшим детям, Станчук уже три года при посредстве Новотроицкого суда обирает их.

— Старик, вот я и пожалел его, — оправдывается судья Бучин.

Человек должен так прожить жизнь, чтобы заслужить к старости уважение. А Александр Трофимович жил, думая только о своих утехах. Так по какому же праву он претендует сейчас на любовь и помощь своих детей?

1953 г.

СТРИКУЛИСТЫ

Владимир Васильевич Залызин имел обыкновение отправлять краткие,

но весьма выразительные телеграммы. Вот, к примеру, одна из них:

"Страдаю за критику. Молнируйте двести".

Рассылал Владимир Васильевич свои телеграммы куда только мог. Пятнадцать раз за последние два года адресовался он только в обком союза работников начальной и средней школ, и небезрезультатно. Много раз президиум обкома «молнировал» ему то двести, то двести пятьдесят рублей; наконец бухгалтер обкома запротестовал, и выдача безвозвратных ссуд прекратилась. И тогда Владимир Васильевич переадресовал свою просьбу в редакцию. Сначала он прислал телеграмму, а потом приехал и сам.

— Учитель математики пятых — седьмых классов Бухоловской школы, — скороговоркой представился Залызин и добавил: — Взываю к газете о помощи.

— А мы безвозвратных ссуд не даем.

— Не даете? — Владимир Васильевич огорченно вздохнул, но тут же спохватился и сказал: — Тогда я буду просить редакцию предать суду директора школы Чубукова. Он мстит мне и хочет снять с работы.

— Вы что, критиковали директора?

— Не директора. Я писал заметку на продавцов сельпо, которые грубят покупателям.

По началу разговора можно было подумать, что директор школы состоит в родственных отношениях с продавцами, но, как выяснилось позже, директор не только не был родственником продавцам, но даже не знал их.

— За что же он мстит вам?

— ?!

Обвинения учителя математики, предъявленные директору школы, были путаными и маловразумительными, поэтому мы посоветовали учителю обратиться в районные организации.

— Разберитесь сначала на месте.

Но Залызин не захотел иметь дело с районными организациями.

— Ни я, — сказал он, — ни товарищ Рогова местным работникам не верим.

— Кто, кто?

— Вы разве не знаете? Товарищ Рогова — моя жена. Она тоже пострадала за критику. Шесть лет назад ее сняли с работы в школе.

— Она что, критиковала Чубукова?

Залызин тяжело вздохнул и разъяснил, что шесть лет назад в школе был директором не Чубуков, а Рассказов.

— Понятно. Значит, ваша жена критиковала Рассказова?

Залызин еще раз тяжело вздохнул и сказал:

— Да не Рассказова. Я же говорил вам: мы с товарищем Роговой написали заметку о продавцах-грубиянах.

— Как, разве эта заметка была написана еще шесть лет назад?

— Да не шесть, а четырнадцать. И вот с тех пор нас подвергают всяческим преследованиям.

И хотя все, о чем говорил Владимир Васильевич, было маловероятным и неправдоподобным, тем не менее факт остается фактом. За эти четырнадцать лет из села Бухолова в различные московские организации супруги-педагоги послали не меньше тысячи писем и телеграмм, и все одного содержания:

"Помогите. Страдаем за критику".

Но супруги страдали не за критику, а за свое собственное невежество. Несчастье супругов состояло в том, что и Залызин и Рогова были очень плохими педагогами. Ни он, ни она не знали как следует своего предмета. Ни тот, ни другой не могли объяснить классу урока и день за днем главу за главой механически читали вслух учебник.