Рядовой свидетель эпохи.
Шрифт:
Однажды целый день пробегал за кабанами, за большим .стадом на сравнительно маленьком болоте, заросшем кустарником на краю большого леса недалеко от картофельного поля. Пробираешься тихо по кабаньей тропе, совсем тихо, начинаешь думать — все, кабаны ушли далеко, но вдруг совсем рядом трещит кустарник, самих кабанов не видно, но болото ходит ходуном две, три минуты, и снова тишина. Пытаешься зайти к ним с другой стороны под прикрытием кустарника, подпускают близко, срываются за кустами и перебегают на прежнее место. И так — целый день. Голодный, взмокший, усталый, но довольный.
Не менее интересны были и случайные встречи с кабанами. Запомнилась особенно одна. Поднимаюсь из оврага в хорошо знакомом уже месте
Видно было, они тут много дней кормились дохлятиной. Олень тот, похоже было, мною и был подстрелен неделю тому назад. Шел я тогда по узкой звериной тропе среди густого молодого сосняка, тропа та вела к ручью, по ней олени ходили на водопой. Неожиданно сзади услышал какой-то шум, оглянулся, и в этот момент рядом со мной, почти надо мной в большом прыжке пролетел олень. Я торопливо уже вдогон выстрелил в него через густой сосняк, походил вокруг, но никаких признаков ранения оленя не обнаружил и сразу забыл о нем. А он, наверное, все же был смертельно ранен, и отбежав метров двести, пал. Теперь кабаны и помогли установить этот факт. Странно, сколько мы потом ни ходили к этому месту, кабаны здесь больше не появлялись.
Вот в таких необычных развлечениях и проводили мы время в тот первый послевоенный год. И интересно, и интенсивная физическая нагрузка была очень полезна в том возрасте. Вырабатывалась крепкая выносливость, которая позднее очень пригодилась, когда пришлось интенсивно заниматься лыжным спортом и офицерским многоборьем.
Случались и необычные приключения. Однажды у одного заброшенного лесного домика в заросшем саду вспугнул двух диких коз. Стрелял по ним. Показалось, ранил одну козу, и продирался сломя голову в том направлении, куда она убежала через высокую таволгу. И вдруг передо мной возникают две фигуры с автоматами наизготовку, и кричат: «Стой, стреляем!». У меня тоже палец на спусковом крючке автомата. Естественно, замер, как вкопанный, но вижу — форма наша.
В этот момент один из них кричит: не стреляй — это наш танкист! Сразу все трое опустили автоматы. Обменялись приветствиями, удивляясь столь необычной встрече. Стали расспрашивать друг друга, кто и зачем здесь. Оказалось, я нарвался на засаду, организованную одним из подразделений нашего батальона автоматчиков. В этом месте по каким- то агентурным данным должна была состояться встреча мелких банд, засылаемых эмигрантским польским правительством. Такие банды в то время уже начали проявлять себя: нападали на одиночных наших военнослужащих, грабили местное население.
Когда пришли мы к командиру засады, мне рассказали об условных знаках, оставленных кем-то, по которым должны были ориентироваться собиравшиеся. На некоторых участках дороги и тропках автоматчики мне показали стрелки, прочерченные ножами, указывающие в одном направлении.
Отдохнув у автоматчиков и просветившись в новой для меня ситуации, отправился домой. Но решил не возвращаться на хорошо знакомую дорогу, а пойти по берегу озера на знакомый ориентир — большую четырехугольную кирпичную башню — воздухозаборник подземного завода, над которым мы тогда и располагались. Ориентир этот был хорошо виден особенно с озера на многие километры,
По времени я уже прошел немалое расстояние, а башня моя, когда её становилось видно, все на том же месте. Потом узнал место, где я уже проходил. Внимательно присмотревшись, понял: я кружу по круглому полуострову. Там, где он смыкается с основным берегом, там — большая заболоченная низина, и я её обходил, поднимаясь каждый раз на более высокое место, то раньше, то позже, не замечая того, что прохожу по одному и тому же месту. Дал несколько кругов по этому полуострову: компасов-то тогда ни у кого из нас не было. Такого еще у меня никогда не случалось. Пришлось, накрутив лишних километров 12 — 15. по полуострову, возвращаться на хорошо знакомую дорогу. Вот был денек! И охота не удалась, и новость о том, что в «наших охотничьих угодьях» бродят бандиты, не из приятных, и небывалое блуждание по круглому полуострову — все к одному. Вернулся домой из последних сил, пройдя за день, судя по времени не менее 50 километров. Сел умыться у озера и чуть не заснул на берегу. Никак не мог себя заставить пройти еще каких- то 150 -200 метров до своей казармы.
Вскоре мы и сами наткнулись на следы пребывания в тех лесах других «охотников». В одном месте, где постоянно бывали, в чаще, в которую редко заглядывали, обнаружили недавно вырытые землянки и рядом следы недавнего пребывания там людей: валялись консервные банки, пачки от сигарет, обрывки бумаги, что-то еще. Стали теперь более осторожны. Подумалось, наверное, не раз были мы под наблюдением, быть может, и на прицеле «новых хозяев» этих лесов. Вспомнилось также о том, что у нас в лесу, недалеко от основного расположения бригады еще совсем недавно находился большой, открытый со всех сторон склад боеприпасов — просто сложенные штабелями ящики со снарядами.
Охранялся этот склад всего одним часовым. Стоять на этом посту было не очень приятно. С трех сторон к нему вплотную примыкал лес, пост один, ящики со снарядами уложены в длинные ряды, пока находишься на одном конце этих рядов, подходи к другому из леса, делай, что хочешь. Да и часового снять — пара пустяков. В апреле 1946 года я стоял неоднократно на этом посту. Было интересно слушать ночью перелет дичи. Тогда же весной 46-го склад из леса переместили куда-то в другое место. И вовремя.
Однажды ночью часовой, стоящий у караульного помещения, находящегося на окраине расположения бригады, ближе всего к лесу, услышал в лесу какие-то крики. Прислушался, — крики адресовались явно ему: «Часовой! а, часовой!» Часовому на посту разговаривать строжайше запрещено уставом караульной службы. Это он и сам понимает.
А из леса все раздавалось и раздавалось: «Часовой, мать твою... тебе сегодня будет капут». Часовому надоела такая чья-то самодеятельность, и он выпалил на голос длинную очередь из автомата. Караул, естественно, поднялся в ружье. Обсудили ситуацию, доложили дежурному по танковой бригаде, тот распорядился усилить пост, дежурную смену держать наготове. Утром прочесали лес, ничего необычного не обнаружили. Анализируя многократно этот случаи, я пришел к выводу: таким путем пытались запугать наших солдат, чтобы они не болтались по лесу, там появились новые хозяева. Мы, конечно, продолжали свои охотничьи вылазки. Как и на рыбаков, на охотников не действуют никакие запреты, ничто другое не может отвадить их от этой нечеловеческой страсти. Стали только быть менее беспечными, более внимательными, многие перестали ходить в лес по одному.