Рядовой свидетель эпохи.
Шрифт:
На стадионе в различные праздники устраивались спортивные состязания и массовые гулянья. Подразделения училища часто участвовали там в различных военизированных представлениях, заканчивавшихся прохождением роты курсантов перед трибунами с винтовками в положении «на руку».
На учебном аэродроме от весны до осени выстраивались все учебные самолеты того времени: Як-3, Ла-5, Ил-2, Пе-2 Ту-2, на которых с курсантами проводились практические занятия. Через год учебы мы уже чувствовали себя знатоками оборудования всех этих самолетов: всего приборного оборудования, электроагрегатов, радиооборудования и всего другого оборудования, находящегося в ведении нашей специальности. По вводным преподавателей быстро находили тот или иной элемент приборов, электро и радиооборудования конкретного самолета.
Весной 1948 года подал я рапорт и добился разрешения сдавать экстерном экзамен в городской средней школе на аттестат зрелости — только что введенный в стране основной документ о среднем школьном образовании. Разрешение мне было дано, но сдавать те экзамены я должен был без отрыва от основного учебного процесса авиаучилища. Позанимавшись по вечерам в городской библиотеке в течение месяца успешно сдал экстерном все экзамены вместе с основными учениками школы и получил незадолго до окончания авиатехнического училища еще и аттестат зрелости, единственный тогда документ, дающий право на поступление в ВУЗ.
ВЫПУСК
Во второй половине июля 1948 года начались для нашей курсантской роты государственные выпускные экзамены. За общетехнические и специальные предметы спокоен, полная уверенность в своих знаниях. После того, как сам сдал все эти предметы, получив все пятерки, пересдавал за кого-то физические основы электротехники. Экзамен по физической подготовке также не пугает. Все возможные экзаменационные упражнения на перекладине, на брусьях, прыжок через коня давно выполняю уверенно, кроссы бегаю с отличными результатами. Опасаться приходится лишь за экзамены по стрелковой подготовке и общеармейским уставам.
В состав госкомиссии по этим предметам входят отъявленные строевики из других училищ ВВС. На стрельбе тоже легко промахнуться от волнения. Но все обошлось благополучно. На всех этих экзаменах получил только пятерки. В приподнятом настроении ждем. Воспользовавшись свободным временем, обратился в санчасть училища с просьбой проверить обстоятельно мой организм. Еще в конце 1947 года почувствовал какую-то ненормальность с пищеварением. Сдал все анализы, в том числе и анализ желудочного сока. И меня ошарашивают: хронический анацидный гастрит с нулевой кислотностью. Этого еще не хватало. Перед этим уже размечтался — попаду в испытательный институт, освоюсь и сделаю попытку перейти на летную работу А тут такой сюрприз, да еще — хронический. В двадцать три-то года. Приуныл совсем. Стало ясно, что это — результат беспорядочного питания с самого начала войны, длительные пребывания на сухом пайке, одностороннее обильное фронтовое питание ненормальный режим питания в течение «охотничьего» года под Фалькенбургом, все это, наконец, и сказалось. Врач посоветовал достать путевку и ехать в санаторий Ессентуки. Съездил в Москву, в какую-то курорную контору, разузнал обстановку с путевками. Путевку на ближайшее время, то есть на конец августа, на сентябрь достать невозможно, а вот курсовку купить можно.
Последовал совету, путешествия отложил, поехал после выпуска из училища по курсовке в Ессентуки. И потом еще подряд несколько лет ездил туда. В конце концов разобрался сам в своем недуге, твердо уяснил режим питания для своего организма и в конце концов забыл совсем про свой гастрит. Очень помогла в этом одна опытная медсестра в Ессентуках, посоветовавшая мне брать анализ желудочного сока не через полчаса после приема пробного завтрака, как
Тогда же в ожидании приказа о выпуске из училища и присвоения нам офицерских званий расслабляемся при свободном режиме дня, разгуливаем по городу, без увольнительных, никто нам это не запрещает, хотя никто и не разрешает официально. Такая уж сложилась традиция. Тут меня и подловили мои строевые командиры. Зачем-то я потребовался им, и когда меня нашли и командир роты задал вопрос — где я был?, я откровенно ответил, что пребывал в самоволке. Такой ответ не понравился моему ротному, и он влепил мне трое суток ареста с содержанием на гауптвахте. Ведь хорошо знал, что почти все выпускники в те дни свободно разгуливали, кому где вздувается, и все же не постеснялся испортить мне предвыпускное настроение.
Так я, один единственный из всей роты, отсидел три дня на гауптвахте перед торжественным выпуском из серпуховского авиатехнического училища.
Этот инцидент оставил у меня неприятный осадок. Взаимоотношения со взводным и новым ротным, он у нас появился незадолго до выпуска, у меня сложились неприязненные. Взводного лейтенанта я не мог уважать уже потому, что на фронте он не был, всю войну прооколачивался в тылу, ротному не нравился мой независимый характер. Позднее мелькнула мысль: неужели той гауптвахтой мои строевые командиры хотели испортить мне свидетельство об окончании училища с отличием? В нем же после заголовка следовали слова: «При отличной дисциплине...» А тут вдруг возникает отличник, попавший на гауптвахту при выпуске. Что с ним делать?
Не знаю, докладывали ли мои командиры обо мне начальству — никаких неприятных последствий после гауптвахты для меня не было. Никто в оставшиеся дни не вспоминал об этом. В отличие от преподавательского состава и командования училища об этих командирах у меня осталось не очень благоприятное впечатление. Сухие, малообразованные, малокультурные люди. Весь срок обучения они старались поменьше отпускать нас в увольнения, боялись, как бы кто не попался патрулям с какими-нибудь нарушениями дисциплины, боялись, как следствия этого, претензии со стороны вышестоящего командования к ним.
Их принцип — меньше увольнений — меньше нарушений. Совершенно не считались с тем, что большинство из нас многие годы служили вдали от родины, за границей, в дальних гарнизонах, оторванные от обычной жизни. Хотелось общаться, заводить знакомства с девушками, многие задумывались о создании семейных очагов. Препятствующая всему этому позиция наших строевых командиров — «меньше увольнений — меньше нарушении» просто иногда бесила.
После выпуска я никогда со своими училищными строевыми командирами не встречался, хотя после выпуска, в 1950-х годах я многократно бывал в этом училище на зимних лыжных спартакиадах ВВС Московского военного округа. У них желания, встречаться со мной тоже, похоже, не было. Наша лыжная команда Военно-воздушной инженерной академии имени Н.Е. Жуковского, куда я поступил учиться через два года и вскоре стал постоянным участником сборной команды академии по лыжам, неизменно занимала 1-е и 2-е места в лыжной эстафете, в гонке патрулей и приличные места на других дистанциях. Никто из моих бывших командиров ни разу не догадался поздравить, если не всю нашу команду, то, по крайней мере, меня как питомца этого училища. Завидовали, наверное, и переживали за слабую лыжную подготовку своих команд.
На праздничном выпускном ужине наших ближайших строевых командиров не было видно. Не помню, были ли они на том торжественном ужине вообще. По меньшей мере у нашего столика они не появлялись.
Перед этим окончившие училище с отличием приглашались в отдел кадров училища, там нам объявили, что согласно положения о выпуске из училищ Вооруженных Сид, нам как окончившим училище с отличием предоставляется возможность самим выбрать место дальнейшей службы. Заранее нами уже продумывался этот вопрос — называю Государственный научно-исследовательский испытательный институт Военно-воздушных сил — ГК НИИ ВВС.