Рыбак из Внутриморья (сборник)
Шрифт:
— Я слышала вашу речь.
Он посмотрел на нее, словно не понимая.
— Речь?
— Ну да, во время демонстрации на площади Капитолия. Сегодня как раз неделя... Мы всегда слушаем подпольные радиостанции — рабочих-социалистов, сторонников доктрины свободы... А тогда, конечно, все их передачи были посвящены демонстрации. Я слышала ваше выступление и была тронута до глубины души. А потом раздался какой-то странный шум, крики, вопли... Но никто ничего не объяснял, а шум все усиливался... Потом вдруг все стихло. Это было ужасно, ужасно! Значит, вы были там?.. Как же вам удалось спастись? Как удалось выбраться из города? Старый Город до сих пор оцеплен, в Нио ввели три дополнительных армейских полка. Бастующих и подозреваемых хватали десятками, сотнями... Как все-таки вы добрались до нашего посольства?
Он слабо улыбнулся:
— На такси.
— Через все пропускные пункты? Да еще в окровавленной
— Я был под сиденьем. Это такси... реквизировали — я правильно выражаюсь? Конечно, риск был, и на этот риск люди пошли ради меня. — Он, опустив голову, смотрел на свои стиснутые на коленях руки. Говорил он спокойно, но в нем чувствовалось чудовищное внутреннее напряжение, почти надрыв — его выдавали глаза и жесткие морщины, что пролегли вдруг у рта. — Во-первых, мне повезло, что, когда я вылез из того подвала, меня сразу не арестовали. А потом мне удалось пробраться в Старый Город и попасть к своим. А уж они продумали все и все подготовили, чтобы доставить меня сюда. И весь риск взяли на себя. — Он что-то сказал на своем языке, потом перевел: — Это настоящая солидарность!..
— Все это очень странно, — сказала Кенг. — Я ведь почти ничего не знаю о вашем мире, Шевек. Только то, что расказывают уррасти. Вы ведь никому не разрешаете садиться на Анаррес. Я знаю, конечно, что большую часть планеты занимают пустыни, что там часто бывают засухи, знаю, что колония одонийцев поставила там великий эксперимент по созданию некоего подобия анархо-комму-нистического общества, которое просуществовало уже сто семьдесят лет... Я читала кое-что из работ Одо — не все, конечно. Мне казалось, что Анаррес в данный момент не так уж важен по сравнению с тем, что назревает на Уррасе, что он далеко... что одонийское общество — всего лишь интересный эксперимент, не более. Но я очень ошибалась! Возможно, как раз Анаррес и является ключом к пониманию тех событий, что имели место на Уррасе... Эти революционеры в Нио... у их движения, похоже, те же истоки, те же традиции. Они ведь устраивают забастовку не просто ради повышения зарплаты или протестуя против внеочередного призыва в армию. И среди них не только социалисты, но и анархисты, и представители других партий; они вместе борются против Власти, против здешнего чудовищного авторитаризма. Видите ли, нам сперва трудно было понять размах этой мирной демонстрации и паническую реакцию на нее властей. Здешнее правительство вовсе не казалось нам столь уж деспотичным. Богатые, правда, действительно очень богаты, зато бедные вовсе не настолько бедны. Здесь нет фактического рабства, люди, в общем, не голодают... Почему же им мало «хлеба и зрелищ»? Почему они не удовлетворятся речами на митингах? Только теперь я начинаю понимать, почему. Но мне по-прежнему кажется совершенно необъяснимым поведение правительства А-Йо: ведь оно прекрасно знает, что освободительная традиция одонизма до сих пор жива, осведомлено об участившихся беспорядках в промышленных городах, но все-таки зачем-то вас сюда доставили? Это же равноценно тому, чтобы поднести спичку к пороховому погребу!
— А они не рассчитывали, что я возле этого порохового погреба окажусь! Меня предполагали полностью оградить от общения с «народом», поселив среди ученых и позволив общаться только с богатыми или хорошо обеспеченными людьми. Бедняков мне показывать были не намерены, трущоб тоже. Меня должны были завернуть в вату и положить в коробочку, а коробочку обернуть красивой бумагой и прозрачной пленкой — здесь все так пакуют. И в этой коробочке я должен был чувствовать себя вполне счастливым и работать на благо своих гостеприимных хозяев — я ведь не смог выполнять эту работу на Анарресе. А результаты своей работы я должен был отдать уррасти, чтобы потом они могли с ее помощью угрожать вам.
— Угрожать нам? Земле, хотите вы сказать? И Хайну, и другим космическим государствам? Но чем? Как?
— Способностью «уничтожать пространство».
Кенг несколько минут молчала.
— Так вот вы чем занимаетесь! — Она явно была поражена и заинтригована.
— Нет, как раз не этим! Во-первых, я не изобретатель, не инженер, не конструктор. Я теоретик. И им от меня нужна именно теория. Общая Теория Времени. Вы знаете, что такое Общая Теория Поля?
— Ах, Шевек, ваша физика и ваши естественные науки мне совершенно недоступны! Я ведь математику, физику и даже философию знаю весьма слабо, а ваша Теория, похоже, имеет ко всему этому самое непосредственное отношение. Й еще к космологии и многому другому... Но я могу догадаться, что вы имеете в виду под Теорией Одновременности — я немного представляю себе, что такое теория относительности, а потому могу догадаться и о том, что ваша физика времени способна сделать возможным создание новых, пока еще неведомых технологий.
Он кивнул и сказал:
— В основном им нужно сейчас освоить мгновенное перемещение материальных тел в пространстве. Нуль-транспортировку. Понимаете? Как бы не пересекая само пространство, не тратя времени... Они, вполне возможно, и сами когда-нибудь додумаются до этого, без моих формул. Но это будет еще нескоро. А с помощью моих формул они могут уже через несколько месяцев создать ансибль. Людям, материальным телам, куда сложнее преодолевать большие расстояния, чем идеям, мыслям, словам...
— Что такое ансибль, Шевек?
— Пока только идея. — Он невесело усмехнулся. — С помощью такого приспособления было бы возможно наладить практически мгновенную связь между двумя любыми точками пространства. Разумеется, это приспособление не будет способно пересылать, например, письма... Видите ли, грубо говоря, Одновременность — это идентичность. Но в нашем восприятии она будет работать как способ, средство связи во времени и пространстве, то есть будет осуществляться ОБМЕН. Если ансибль использовать, например, для переговоров между различными галактиками, то не придется слишком долго ждать ответа на заданный вопрос, как это происходит сейчас при использовании электромагнитных волн. Это на самом деле будет очень простая вещь. Нечто вроде телефона.
Кенг рассмеялась.
— О эта простота физиков! Итак, я, значит, смогу взять такой... ансибль, верно?.. И поговорить с сыном, который остался в Дели? Или с внучкой, которой было пять, когда я улетала, и которая успела стать совсем взрослой, пока я еще только летела с Земли на Уррас, хотя наш корабль перемещался со скоростью, близкой к скорости света... И я могла бы узнать, что творится сейчас у меня дома, — и не ждать одиннадцати лет... И можно было бы сразу принимать решения, заключать соглашения, делиться информацией... Я могла бы поговорить с дипломатами Чиффева-ра, а вы — с физиками Хайна, и великим идеям не нужно было бы ждать столетия, чтобы добраться из одной галактики в другую... А знаете, Шевек, по-моему, эта ваша «очень простая вещь» способна была бы совершить настоящую революцию в Девяти Известных Мирах, изменить жизнь миллиардов людей! — Он молча кивнул. — Это сделало бы вполне реальным создание Лиги Миров, о которой мы мечтаем. Нам очень мешают постоянные задержки, те годы и десятилетия, что проходят между каждым вопросом и ответом. Такой ансибль, как мне кажется, равен изобретению человеческой речи! Мы сможем говорить! Наконец-то мы сможем говорить друг с другом!
— И что бы вы, например, сказали?
Горечь, звучавшая в его вопросе, озадачила Кенг. Она посмотрела на него и ничего не ответила.
Шевек наклонился вперед и с силой потер лоб и виски — как всегда в минуты волнения.
— Послушайте, — сказал он, — я должен все-таки объяснить, почему я пришел к вам, зачем вообще явился на эту планету. Так вот: ради великой идеи. Ради ее воплощения в жизнь. Пришел учить и учиться сам. Мы на Анарресе добровольно отрезали себя от остального мира. Мы, видите ли, не желаем вести диалог с остальным человечеством. Там завершить свою работу я не мог. А если б и смог, она все равно не была им нужна, они не видели в ней практического смысла. И я прилетел сюда. Здесь я нашел все то, что было мне необходимо, — беседы и споры с коллегами, возможность ставить эксперименты в Лаборатории Света и даже книгу о теории относительности, привезенную с другой планеты... В общем я обрел тот самый стимул, который был мне так нужен. Но вот я закончил свою работу. Она, правда, пока еще не написана, но я составил все необходимые формулы и знаю, как обосновать все положения своей теории, так что в целом работу можно считать законченной. Но это отнюдь не единственное, что мне важно. Мое общество — это ведь тоже некая идея, только воплощенная в жизнь. Я продукт этого общества. Я с молоком матери впитал идеи свободы, необходимости перемен, человеческой солидарности. И я совершил изрядную глупость, хотя в конце концов все же понял это. Дело в том, что, преследуя одну цель, в данном случае желая создать некую физическую теорию, я предал нечто гораздо более важное: позволил собственникам ПОКУПАТЬ ИСТИНУ — у меня!
— Но как бороться с этим, Шевек?
— А разве не существует альтернативы купле-продаже? Разве не существует такого понятия, как подарок?
— Да, конечно...
— Тогда вы должны понять одну нехитрую вещь: я хочу отдать свою теорию, поделиться ею... со всеми — с вами, с Хайном, с другими мирами... и со всеми государствами планеты Уррас тоже! Но — со всеми сразу, одновременно! Чтобы кто-то один не смог воспользоваться ею так, как того хочет А-Йо, не смог обрести власть над другими, не смог стать еще богаче или выиграть еще больше войн и кровопролитных сражений. Чтобы никто не использовал Истину для собственной выгоды — только для общего блага.