Рыцарь (др. издание)
Шрифт:
У меня не было даже четверти мига, чтобы вскочить на ноги. Вильгельм нависал надо мной, как гора. Я ткнул клинком, получил в ответ тычок щитом, упал на спину, успел откатиться, увернувшись от очередного Вильгельмова выпада, и наконец вскочил на ноги. Кольчугу перепачкал какой-то дрянью.
Мой противник, само собой, не собирался давать мне передышки. Не успел я подняться, как Вильгельм налетел снова, применяя ту же тактику: теснить, не давая ни малейшей возможности для ответной атаки.
На этот раз я остался на месте. Не потому, что я придумал какой-то хитрый
Вильгельм этого не ожидал. Наверное, от удивления он и пропустил удар краем щита, нацеленный ему в лицо. Вильгельм врезался в меня, как таран, и только то железо, которое было на мне, позволило мне не улететь на другой конец замкового двора. То, что мой противник на короткое время оказался ослеплён из-за удачного попадания краем щита, никоим образом не помешало ему довести до конца свой собственный выпад. Я почувствовал, как с правой стороны между рёбер мне в бок проникает что-то холодное…
Описывая наш поединок, я вынужден раскладывать его на фрагменты в определённой последовательности: действие Вильгельма, моё действие, снова действие Вильгельма. На самом деле всё это происходило почти одновременно. В одну и ту же секунду я успел ударить Вильгельма щитом по глазам, он — вновь сбить меня с ног и ткнуть в бок своим клинком. Уже падая на землю, я выбросил вперёд руку с мечом. Я не очень надеялся на успех, но мой противник, который по-прежнему ничего не видел, не сумел защититься. Глухой металлический звук, сменяющийся негромким хлюпом. Меч вошёл ему в живот.
Секунду Вильгельм ещё стоял. Потом упал на колени. Вцепился обеими руками в меч. Захрипел. Стал заваливаться на бок.
К нам уже бежали.
…Мне помогли подняться. Большинство народа сгрудилось вокруг Вильгельма — выясняли, насколько опасна его рана.
Ги де Эльбен выпрямился и посмотрел на меня. По его взгляду я всё понял.
— Я не хотел его убивать. Но…
Ги резко кивнул и снова склонился над умирающим.
Вокруг меня хлопотал вездесущий Тибо.
— Вы ранены?.. Господи Боже, да у вас же весь бок в крови!
Я позволил ему снять с меня кольчугу и заняться раной. Во рту был противный металлический вкус.
— …Сами видите, на чьей стороне Господь, — сказал Родриго де Эро легату, — Иммануил оправдан.
— Этот поединок не может считаться законным, — сквозь зубы выжал легат.
— Это почему же?
— Да потому что не был назначен судья! Вы таковым быть уже не можете, а значит…
— Я думаю, — перебил легата барон Родриго, делая широкий жест в сторону двора, — я думаю, что такое число людей благородного происхождения, каковое находится здесь, вполне способно заменить одного-единственного судью…
— Что мне нравится в этом времени, — задумчиво пробормотал я в пустоту, — так это то, что все проблемы можно решить самым простым способом… а именно — при помощи меча.
— Это уж точно, — с некоторым сомнением согласился Тибо, не переставая обрабатывать мою рану.
— …Кроме того, — продолжал барон, — это ведь Божий Суд. И Господь, по-моему,
Легат с ненавистью посмотрел на хозяина замка.
— Мы уезжаем из этого проклятого места. Немедленно. И обещаю вам, барон, я приложу все усилия, чтобы курия узнала о том, что творится в вашем Лангедоке и как здесь попирают все законы Божьи.
Он повернулся к Родриго спиной и зашагал в башню — собирать шмотки.
— Надутый индюк, — процедил барон вполголоса. — Эй, Жан! Выволакивай Иммануила из подвала. Пусть катится на все четыре стороны.
Жан убежал, а Родриго подошёл ко мне. Посмотрел, как Тибо перевязывает рану.
— Сильно он вас?
— Не слишком. Жить буду.
Барон помолчал:
— Зря вы его убили.
— А что было делать?
— Тоже верно…
Когда Тибо закончил возиться со своими тряпками, я, морщась, нацепил куртку. Припомнил, сколько раз за последний месяц мне приходилось убивать и рисковать собственной шкурой. М-да… При такой жизни недолго и калекой стать. Если вообще жив останешься.
Мы подошли к лежащему на земле Вильгельму. Глаза у него были полузакрыты, на губах выступила кровавая пена. Он издавал какие-то неразборчивые звуки — то ли бормотал что-то, то ли просто стонал.
— Отходит, — негромко сказал кто-то.
Я смотрел в лицо человеку, принявшему смерть от моей руки, и ощущал горечь и сожаление. Бред, который нёс Иммануил прошлой ночью — насчёт голодных веков, требующих жертв и ещё насчёт чего-то там, — весь этот бред вдруг перестал мне казаться таким уж бредом. Разве на самом деле всё обстоит как-то иначе? Вот и теперь один человек должен был умереть, чтобы другой мог продолжать жить. Внезапно мне стало холодно и страшно.
…Кто-то настойчиво пытался протиснуться к умирающему, и люди посторонились, чтобы дать ему пройти. Он прошёл мимо меня, и я увидел его только со спины, но и со спины его нельзя было не узнать — тёмные вьющиеся волосы, длинное платье, серый тряпичный плащ.
Отшельник посмотрел на умирающего, лежащего у его ног, и, негромко вздохнув, качнул головой: мол, опять вы за своё… Он опустился на колени и положил ладонь на живот Вильгельму. Через мгновение Иммануил встал. Взгляд его был спокоен и чист, когда он смотрел на лежащего человека. А лежащий человек смотрел на него — с большим изумлением. Потом Вильгельм перевёл взгляд на нас. Он, видимо, никак не мог понять, что тут происходит и каким образом он оказался на земле. Но взгляд у него был осмысленным и лишённым боли. Потом он поднялся и сел. Сам.
Кто-то из собравшихся негромко ахнул:
— Чудо… Чудо!.. Господи, он же…
Иммануил повернулся и направился к воротам. Я подумал и бросился за ним следом:
— Может, и меня заодно вылечите?
— Обойдётесь.
Он странно посмотрел на меня — с какой-то смесью жалости и разочарования. Внезапно все условности, происходившие от того, что мы принадлежали к разным культурам и сословиям, исчезли, и в целом свете остались только он и я.
— Я вижу, ты добился своего, — произнёс он негромко.