Рыцарь и Буржуа
Шрифт:
Мы подчеркнули сильнее этот момент не потому, что этим исчерпывается наше отношение к расточительности, но по той причине, что, насколько мне известно, до сих пор на него совершенно не обращали внимания. Борьба с расточительностью в данном значении может, разумеется, вызываться заботой о сбережении своих или народных денег. Так, в осуждении расточительства хлеба нередко играют роль и магические соображения (мол, выбрасывая крошки, можно вообще вывести хлеб из дома).
Трудно что-нибудь возразить против бережливости на производстве, побуждающей использовать сырье как можно лучше и в возможно большем количестве, особенно когда речь идет о крупном производстве, где экономия подобного рода означает огромные цифры. Но требование использовать без остатка, относящееся не к производителю, а к потребителю, вызывает подчас возражения. Я имею в виду неодобрительное отношение к людям, которые никак не могут расстаться со своим добром, полагая, что оно еще может им пригодиться. Всем известны квартиры, загроможденные банками из-под консервов, пустыми
b) Требование беречь вещи. «Использовать все должным образом», — гласит требование бережливого отношения к вещам в первом его понимании. «Не портить и предотвращать порчу», — гласит то же требование во втором его понимании. В этом втором значении сказывается определенная связь с бережливостью по отношению к деньгам, противопоставляемой их расходованию на непрочные вещи. Вот как описывает Т. Бреза в романе «Стены Иерихона» богатого промышленника Штемлера:
«Зачарованный деньгами, привязанный к деньгам, лелеющий деньги, он жил, однако, скорей их корою, чем сердцевиной, занятый не столько своими шахтами, фабриками, домами, сколько тем, что все со временем разрушается, приходит в негодность. Он ни за что не купил бы земельный участок у самого моря — а вдруг подмоет приливом, или на склоне холма — а ну, как осыплется. Огнеупорные сейфы, нержавеющие ножи — вот что его утешало; ах, если бы все было таким! Куда там. И хотя он, конечно, знал, что не один десяток лет пройдет, прежде чем дом обветшает; все-таки время изводило Штемлера тысячью тягостных мелочей, царапая своими когтями стены, разъедая ржавчиной краны, расшатывая дверные ручки, оконные рамы, ступеньки лестниц» [382] .
382
Bresa T. Mury Jerycha. Warszawa, 1945, s. 194.
Вопреки — как нам представляется — намерениям автора здесь есть свой пафос, ведь речь идет не только о защите вещей от порчи ради уменьшения расходов, но и о страхе перед бренностью мира, об утолении жажды чего-то непреходящего, жажды, нередко столь трагически не удовлетворенной в других областях жизни. Ведь людям жаль не только собственных кранов, разъедаемых ржавчиной, но и девической свежести, увянувшей неизвестно когда, и выцветающих красок материи. Ах, если б предметы, которые нас окружают, были как скрипки, которые звучат тем лучше, чем больше на них играют! К сожалению, это не так. И если человек скромных возможностей, купив себе новый костюм, прячет его в шкаф и не может решиться его обновить, то не обязательно потому, что он бережет обновку экономии ради, но и потому еще, что боится увидеть на ней первое пятнышко и первые вздутия на локтях и коленях.
Бережливость, понимаемая как защита вещей от порчи, опять-таки может вести и к рациональному, и к иррациональному поведению. То, что на работе носят рабочую одежду, разумеется само собой, а увидев шахтера, спускающегося в шахту в обычном костюме, каждый счел бы это бессмысленной расточительностью. Но те, кто прячет костюм в шкафу, так и не находя подходящего случая надеть его, часто слишком уж боятся сами содействовать его порче, предоставляя сделать это моли, а кроме того, слишком уж верят в физическую долговечность одежды, забывая об изменчивости моды, которая со временем может превратить тот же самый с виду костюм в нечто совершенно иное. Это особенно заметно там, где мода меняется сравнительно быстро, как, например, женская мода. Платье, провисевшее без употребления год (для большей сохранности), уже не то же самое платье. Год назад оно привлекало взор своим необычным фасоном и цветом. Теперь это — прошлогоднее платье, примелькавшееся настолько, что смотреть на него не доставляет удовольствия. Бережливость оказывается здесь неразумной, что, однако, обычно не мешает помешанным на ней людям опять демонстрировать ее при каждом удобном случае, вопреки голосу разума, который советует вовремя сносить вещь, обреченную рано или поздно на снашивание.
с) Откладывание потребления благ, наиболее ценных. Последняя форма бережливости, которую нам осталось рассмотреть, связана с гедонистической тактикой более общего характера, побуждающей самое лучшее откладывать на десерт. Здесь, по-видимому, мы имеем дело не только с новым мотивом бережливости в одном из рассмотренных выше значений, но и с новой разновидностью самого понятия бережливости, предполагающего некую иерархию предметов с точки зрения их ценности для сберегающего. Тот, у кого всего один костюм, который он по возможности бережет, заслуживает, чтобы его называли бережливым в рассмотренном выше смысле; но лишь покупка второго костюма позволит ему лучший из них повесить в шкафу, откладывая свое первое появление в нем ради удовольствия предвкушать самое лучшее. Стоит заметить, что бережливость, которую столь упорно связывают с аскетизмом, служит здесь — с успехом или без оного — растягиванию удовольствия. Хозяйка, прячущая на дне комода тонкое постельное белье, полученное ею в приданое, и не находящая достаточно важного повода, чтобы его обновить, не предается аскетизму, пользуясь на каждый день бельем похуже (если аскетизм понимать как нечто сопряженное с неудобством). Совершенно напротив — она испытывала бы неудобство, случись ей стелить лучший комплект на каждый день; ведь это лишило бы ее удовольствия предвкушения и радости от обладания такой замечательной вещью.
Бережливость, о которой идет речь, связана с определенной планомерностью в использовании вещей, планомерностью, разделяющей все достоинства и недостатки рассмотренной мною в другой работе «гедонистической тактики» [383] . Откладывание самого лучшего на десерт, быть может, разумное в обычных условиях, становится неразумным в годы потрясений и кризисов. К приданому, которое так набожно хранили бережливые хозяйки, мародеры во время войны относились без всякого уважения, а нередко оно без соблюдения надлежащей очередности погибало в огне. Такое откладывание, как правило, не считается с разрушительным действием времени и капризами моды, о которых шла речь. Наконец, подобное планирование довольно рискованно оперирует такой неизвестной величиной, как длительность нашей жизни. Ведь всю эту марафонскую тактику в секунду может оборвать дорожное происшествие. Тогда удовольствие от нее получат разве что наши наследники.
383
См. о гедонизме в моей работе: Motywy postepowania. Warszawa, 1949.
Итак, мы выделили несколько форм бережливости по отношению к деньгам и по отношению к вещам, используя при этом и кое-какие психологические наблюдения, без которых трудно было бы охарактеризовать бережливость. То, что мелкое накопительство часто приобретает иррациональные черты, достаточно хорошо известно; но мы имели возможность обнаружить ту же тенденцию и в других разновидностях бережливости, особенно там, где средства понемногу превращаются в цели. Бережливость — это та область, где даже у интеллигентных людей особенно упорно сохраняются определенные семейные навыки, не подвергнутые проверке на рациональность. Мы уже несколько раз подчеркивали, что вопреки распространенному мнению аскетизм не всегда составляет существенный элемент бережливости, если понимать его как нечто сопряженное с неприятными ощущениями. Тому, кто привык беречь деньги, больше огорчений доставляет их трата, чем воздержание от нее. Мы указывали также на элементы развлечения, связанные со сбереганием денег и вещей.
Кроме того, в постоянном откладывании самого лучшего «на потом» сказывается потребность иметь у себя что-то праздничное. Ради удовлетворения этой потребности — очень сильной, как видно, — польский крестьянин ютился с семьей в одной комнате, оставляя нетронутой вторую, где хранилось все лучшее в доме, и спал на лавке, хотя в лучшей комнате пустовали кровати. То же самое наблюдается, по-видимому, и теперь в некоторых рабочих семьях: получив однокомнатную квартиру, все домочадцы теснятся на кухне, ревностно оберегая свою единственную комнату для какого-нибудь торжественного случая. В небольших квартирах довоенной мелкой буржуазии та же роль отводилась гостиной с пресловутой зачехленной мебелью, которая витому же служила признаком социального положения. Человек, который ценит здоровье, удобства, простор, возможность уединиться, счел бы такое поведение иррациональным. Но многим явно хотелось бы скрасить повседневность предвкушением чего-то неповседневного. Отсюда видно, какую важную роль играют в жизни удовольствия воображаемые, предвосхищаемые.
Столь же нерационально, с точки зрения обычной иерархии ценностей, поведение бедной женщины, которая, отказывая себе в очень многом, покупает праздничное платье, хотя наденет его лишь несколько раз в году. Как видно, висящая в ее платяном шкафу обновка доставляет ей больше радости, чем непрохудившиеся подошвы.
Выделенные нами мотивы бережливости до сих пор не различались между собой, в частности, потому, что обычно они встречаются в разнообразнейших сочетаниях. Тот самый Штемлер из «Стен Иерихона», о котором уже шла речь в связи с его жаждой непреходящего и сетованиями на разрушительное действие времени, обладает и другими интересующими нас чертами. Жена уговаривает Штемлера устроить большой прием: по разным причинам давно уже следовало показаться на людях.
«Итак, он прикинул, во что обойдется прием, вынудил себя дать согласие; ожесточился, но не сказал ни слова, когда список приглашенных начал расти. Он мог считать, что переборол себя. Но только единожды. А тут цену каждой бутылки приходилось оплакивать дважды. Раз, когда он ее покупал, второй, когда ее пили. Он глядел на истребление всей этой снеди, как на поминки. Каждый кусок, каждый глоток, исчезавший во рту гостя, шел для него особой погребальной процессией. Он провожал взглядом деньги, воплотившиеся в индейку, старку, паштет. Вот гибнут еще раз несколько злотых, ушедших на этот бутербродик с икрой, — сперва их гибель была отвлеченной, когда он поставил на них крест, а теперь опять вживе предстает перед ним зрелище расставания. Consummatumest! [384] Так нет же, гость откусил половину, остальное кладет на стол, чтобы ответить кому-то. А о бутерброде забыл! И Штемлер горюет снова. В третий раз» [385] .
384
[Потреблено! (лат.)]
385
Breza T. Op. cit., s. 194-195.