Рыцарь света

Вилар Симона

В сознание задумавшейся саксонки вливался мелодичный, чарующий голос Элеоноры:

— Любая женщина расцветает, когда ее любит мужчина. Так создано Богом, и мы должны ценить это.

Милдрэд подумала о Юстасе, и даже в эту теплую ночь ее пронзил озноб. Пожалуй, Элеонора, эта много повидавшая женщина, даже не подозревает, как обременительно может быть навязанное чувство, как оно связывает и отягощает.

Той ночью Милдрэд приснился кошмар: сквозь туман к ней приближался силуэт человека в темном капюшоне. Он тянул к ней руки, он звал ее, говорил, как скучает. Она не различала в тумане его лица, но ощущала его тяжелый взгляд, узнавала это чувство гадливого холода в животе и жуткое ощущение, как любовь Юстаса по капле вытягивает из нее жизнь.

Она проснулась от собственного крика. А отдышавшись,

кинулась к распятию и возблагодарила Всевышнего, что оказалась в плену. Что недосягаема для Юстаса. Но как надолго? Какие на нее планы у нормандской четы?

Ей следовало переговорить об этом с Элеонорой. Однако случая все не представлялось. Несмотря на кажущуюся беспечность, герцогиня не забывала о своем положении правительницы, и ее редко можно было застать одну. И пока Генрих Плантагенет вел войны, его супруга правила их владениями, постоянно принимала гонцов, выслушивала прошения, чинила суд, следила за поставками для нужд армии мужа. С раннего утра она была окружена людьми, в замок постоянно кто-то прибывал, посланцы и просители собирались в большом зале, ожидали, когда им будет позволено встретиться с правительницей. Их череда была бесконечной, но у Элеоноры для всех хватало времени. Милдрэд, когда выпадала такая возможность, с интересом наблюдала за ней. Она видела, насколько герцогиня могла быть любезна с прибывшими или же, наоборот, становиться холодной и величественной. Если дело казалось ей важным, она никогда не перекладывала его на других, сама во все вникала, и от ее пристального внимания не укрывались ни лишние траты, ни желание нажиться за счет дома Плантагенетов на поставках в армию. Но если она замечала обман, то становилась столь грозной, что могла отправить лгуна к палачам. Или же, припугнув, становилась столь милой и так ловко убеждала нужного человека в том, что их желания совпадают, что тот сам предлагал желаемое и даже добавлял что-то от себя. Перед ней никто не мог устоять. По сути, молодой Генрих получил великолепную супругу и помощницу, ставившую его военную кампанию выше нужд собственного двора. Например, Элеонора могла отменить назначенное празднество, если ей надо было провожать набранные отряды, она выезжала к войскам и обращалась со столь пламенной речью, что, будь то наемники или вассалы, они испытывали воодушевление и клялись этой удивительной женщине сделать все для нее и ее супруга.

О, она была неутомима! Будучи на первых месяцах беременности, герцогиня не позволяла взять над собой верх обычным в этот период женским недомоганиям и, покончив с делами, опять удивляла окружающих и двор какой-нибудь очередной выдумкой, умело чередуя работу и развлечения. И как бы она ни была занята, вокруг нее всегда царили оживление и веселье. Милдрэд даже не заметила, как с головой окунулась в эту кипучую жизнь и стала получать удовольствие от происходящего, не думая о грядущем, наслаждаясь только каждым новым днем. И постепенно ее душа стала оттаивать. Она уже смелее высказывалась во время судов любви, с удовольствием шутила и принимала ухаживания, к тому же ей было лестно, что ее считали образцом мод при канском дворе. И теперь многие дамы, копируя англичанку, стали отказываться от пышных вышивок и богато декорированных каменьями оплечий, в подражание ей они носили легкие струящиеся ткани, а так как август в этом году выдался на удивление жарким, то воздушные ниспадающие наряды почитались как особенно удобные, и их так и называли — английский крой.

В середине августа в Кан прибыл граф Тибо Шартрский, посланец короля Франции, бывший к тому же кузеном принца Юстаса. Сей молодой граф выставил Элеоноре весьма суровые требования по поводу обмена пленных рыцарей, отказался идти на какие бы то ни было уступки, и герцогиня решила отложить дело, сославшись на то, что по такой жаре трудно обдумывать сложные вопросы. Затем она пригласила несговорчивого посла поехать с ней на купание в водах Ла-Манша. Молодой Тибо был удивлен: герцогиня серьезно думает, что для христианина возможно купаться в стихийном море? Но был заинтересован и согласился отложить обсуждение до того, как он испробует это на себе.

Они выехали из Кана рано утром: блестящий кортеж сеньоров и дам, внушительная охрана, даже кое-кто из представителей духовенства, решивших присоединиться к их процессии. Была приглашена и Милдрэд.

Подобная поездка была ей тем желаннее, что, даже участвуя в увеселениях блестящего двора Элеоноры, она не имела права покидать замок Кан, а один раз, когда пожелала сама отправиться в город, стражники, такие приветливые и почтенные, пока она гуляла в пределах крепости, решительно скрестили перед ней копья.

Но теперь саксонка ехала в составе кортежа, и если что-то ее и тревожило, так это то, что порой она замечала на себе заинтересованный взгляд кузена Юстаса, видела, как граф Тибо о чем-то переговаривается с Элеонорой, указывая на пленницу. Однако и он забыл о делах, когда они выехали к морю. По приказу Элеоноры стражи выстроились рядами, охраняя побережье, слуги расставили шатры на песчаном пляже, который поделили на участки: в одном месте было решено устроить купание дам, в другом — мужчин.

Море в тот день было тихим, волны, набегавшие на белый песок побережья, ласково шептались. Стояла такая жара, что даже священнослужители стали заходить в воду, бродили по мокрому песку, придерживая полы своих сутан.

Элеонора первая подала пример для купания: скинув свою корону и струящиеся одеяния, оставшись в одной рубахе, герцогиня легко вошла в воду, поплыла, а ее длинные волосы тянулись за ней, как золотистые водоросли.

За ней последовали другие. Милдрэд раньше и в голову не приходило, что можно купаться в столь опасной стихии, как море. Это оказалось удивительное удовольствие! И она жалела пожилых дам, которые вынуждены были стоять в воде, ограждая и закрывая собой резвящихся купальщиц, в то время как те барахтались, ныряли, брызгались. Некоторые из женщин умели плавать, но таких было немного. А вот Элеонора уплыла так далеко, что дамы и священники на берегу подняли истошный крик, опасаясь за свою госпожу.

— Я пристрастилась плавать, еще будучи в Святой земле, — рассказывала позже герцогиня, когда они, уже переодевшись в сухие легкие одежды, расположились под натянутым тентом на коврах и складных стульях.

После дневного марша и купания у всех разыгрался аппетит, и пажи спешно вынимали из больших корзин привезенные яства. Здесь были разнообразные нормандские сыры, всевозможная зелень, зажаренные до золотистой корочки каплуньи ножки, были и морские деликатесы: мидии по-нормандски, гребешки, омары, устрицы со вкусом лесного ореха. Многие блюда были залиты вкуснейшим сметанным соусом, свежим, жирным, тающим во рту. На десерт подали пышные и сладкие пироги с запеченными яблоками и грушами, а запивали еду отменным вином, по вкусу разбавленным водой, шипучим сидром, грушевым игристым пуаре [75] .

75

Пуаре — напиток, способ приготовления которого схож с приготовлением сидра, только вместо яблок употребляют груши.

После обеда все были благодушно настроены и расслаблены. Даже до этого державшийся особняком французский посланник граф Тибо как будто повеселел. Он оказался весьма приятным молодым человеком. В небрежно распахнутой после моря свободной рубахе он устроился у ног Элеоноры и грыз яблоко, не сводя с нее веселого взгляда. Герцогиня казалась сияющей, ее роскошные медовые волосы были заколоты, как у нормандских поселянок — высоким узлом, но с ниспадавшими по спине прядями. Милдрэд вспомнила, как юный Плантагенет говорил о ней: «Она как солнце!» Саксонка была готова с ним согласиться.

И все же, несмотря на расслабленность и игривое настроение, Элеонора не забывала о своем долге. В какой-то момент она увлекла французского посла прогуляться вдоль моря, и тот пошел за ней как привязанный. Их силуэты с развевающимися волосами, в летящей по ветру светлой одежде красиво смотрелись на фоне закатного неба.

Но эта картина беспечности была лишь видимостью, ибо Элеонора вела серьезные переговоры. Милдрэд поняла это, когда граф Тибо вернулся, — он выглядел задумчивым и серьезным, а паж вскоре сообщил саксонке, что герцогиня теперь желает переговорить с ней. И если только что Милдрэд игриво забирала щетку у пытавшегося расчесать ее светлые волосы принца Гийома, при этом забавляясь ревнивыми взглядами рыцаря Реми, то теперь вдруг почувствовала волнение.