Рыцарь света
Шрифт:
Они заснули, когда уже звучали крики петухов. Но и во сне Ависа искала руками Артура… и резко села, ощутив, что место рядом опустело. Увидела пробивающийся сквозь щели в ставнях свет и Артура, который ворошил у очага остывшие за ночь уголья. Он был уже почти одет.
— Артур!
Он тут же подошел, поймал ее протянутые руки, поцеловал их.
— Ты уходишь, любимый?
— Мне надо уйти.
Она резко вскочила, накинула длинный халат на меху. В лице ее появилось холодное жесткое выражение.
— Артур, ты не можешь уйти. После всего, что было между нами…
— И это было великолепно,
Она смотрела на него, поправляя длинные растрепанные волосы.
— Ты все же хочешь остаться храмовником?
Ее голос прозвучал сердито. Артур мягко улыбнулся, потянулся к своей куртке с бляхами, при этом продолжая нежно смотреть на нее. Сказал, что он еще ничего не решил для себя, потому что понял, как она важна для него, однако ему просто необходимо разобраться в себе.
— Что-то ты не говорил мне этого вчера, когда пошел за мной как привязанный, когда провел со мной ночь. Такую ночь, Артур! Да и твои храмовники… Что ты им скажешь? Что нарушил принятый у них обет безбрачия? Что встретил женщину, которая не переставала любить тебя все это время?
Артур понимал причину ее гнева. Но как ей объяснить, что еще раньше решил ехать в Святую землю, и теперь, даже если он откажется от этого, он не может исчезнуть, не сказав никому ни слова. Особенно Гастингсу, его покровителю, который не заслуживал подобной неблагодарности и неучтивости.
Он пытался ей это объяснить, но Ависе казалось, что это лишь отговорки. Она все готова была бросить, а он… Нет, ей необходимо что-то придумать, чтобы он не сомневался.
И она решилась:
— Ты не можешь отказаться от меня уже потому, что я родила тебе сына. И раз твоя память так темна, я напомню, что когда ты в последний раз уезжал, то знал, что я ношу под сердцем твое дитя. Ты сказал, что уйдешь из ордена госпитальеров, так как тебе теперь надо позаботиться о своем ребенке. Однако ты не вернулся, и я родила его одна, что отнюдь не принесло славы моему доброму имени. И теперь маленький Джеффри растет без отца, не знает его…
Ависа умолкла, сама испугавшись своей лжи. Джеффри был сыном Генриха Плантагенета. Но он так похож на Авису, что ей не составит труда убедить потерявшего память Артура, что это его ребенок. А потом они уедут в Уэльс, и никто ничего не узнает.
Артур медленно повторил:
— Мой сын растет без отца и не знает меня…
Ависа отметила, что это для него важно. Странно. Она помнила, как этот плут некогда похвалялся, что где-то у него уже есть дети — один или двое. Но он никогда не интересовался ими, зная, что о них позаботился его покровитель Гай, который даже постарался пристроить замуж их матерей. И вот теперь мысль, что его сын не узнает отца, почему-то произвела на него особое впечатление. Артур помрачнел, сел на кровать, закрыв лицо руками. Потом резко поднялся.
— Я приду, Ависа. Обещаю. Я не могу оставить вас с сыном. Но сейчас мне все же надо уйти.
Она сжала губы, чтобы не сказать какую-нибудь резкость. Порой ей было трудно сдерживаться, чтобы не опуститься до площадной брани, как иные из ее женщин. Однако сейчас ей лучше промолчать. Ибо этот потерявшийся в жизни парень ни на миг не должен заподозрить, что она не та достойная
Когда Артур вышел из дома Ависы, на улице было все так же сыро, хотя дождь прекратился. В воздухе ощущался запах дыма очагов и навоза. В переходах между домами стояли большие лужи, в которых плескались утки. Артур стал обходить одну из них, когда едва не налетел на какого-то типа в наброшенном на голову истрепанном капюшоне. Тот спешно посторонился, давая дорогу рыцарю с мечом у пояса.
По удару колокола Артур определил, что уже перевалило за полдень, и неспешно двинулся в сторону прецептории в Холборне. По пути ему пришлось пройти через открытое пространство Смитфилдского поля. И хотя юноша был погружен в свои думы, он все же остановился и огляделся. Сейчас поле было пустынным, если не считать нескольких торговых палаток, где в свете тусклого дня какие-то торговцы перекладывали на прилавках товары. Но покупателей было мало, да и вообще окрестность казалась унылой и пустынной. Однако в памяти Артура вдруг яркой вспышкой промелькнула картина: солнечный день, множество развевающихся на трибунах вымпелов, многоголосая толпа и расположенные вокруг арены палатки рыцарей.
Ему говорили, что некогда он тут отличился. Говорили… А вот сам он вспомнить не мог. В отчаянии он резко развернулся и опять заметил поспешившего прочь давешнего мужчину в изношенном капюшоне. Это вызвало у Артура усмешку. Что ж, сэр Ричард отпустил из прецептории своего неспокойного подопечного, но наверняка приказал кому-то следить за ним. И теперь ему сообщат, что Артур провел ночь с женщиной. Ну и плевать. Ведь в его жизни теперь многое изменится. Он встретил женщину, с которой обручен и которая родила ему сына. Готов ли он оставить свои еще недавно незыблемые планы о Святой земле ради союза в ней?
Об этом он и думал, когда вошел в ворота прецептории. Похоже, недавно окончилась трапеза, рыцари выходили из широких дверей, шли, как всегда, по своим делам. Некоторые даже приветствовали Артура, он кому-то помахал рукой. Несмотря на то что у него тут не со всеми ладилось, все же это было братство, где его все знали и мало кто сомневался, что он вскоре примет обет и отправится в Иерусалим.
К Артуру подошел один из послушников, сообщив, что в прецепторию прибыл епископ Генри Винчестерский и что командор велел прислать к нему Артура ле Бретона, ибо его преподобие хотел его видеть.
Хотел видеть — это именно то, что сделал епископ, когда Артура ввели в помещение, где кроме восседавшего в кресле епископа находились главы Темпла. Ричард Гастингс сам представил Артура его преосвященству, а тот продолжал сидеть, будто окаменев, и не сводил с коленопреклоненного рыцаря своих карих, немного выпуклых глаз.
Артур тоже смотрел на него. О Генри Винчестерском он знал (или помнил?), что за все время войн за корону тот неоднократно переходил из лагеря своего брата Стефана в лагерь анжуйской партии и обратно. Должно быть, он очень неглупый человек, если умудрялся так скоро налаживать отношения со вчерашними соперниками. Однако сейчас, когда Артур разглядывал Генри Винчестерского, тот показался ему каким-то придурковатым. Вот смотрит на него, пряча от сырости руки в меховую муфту, моргает, даже рот приоткрыл, словно деревенский дурачок.