Рыцарь света
Шрифт:
Юстас смотрел перед собой застывшим тяжелым взглядом.
— Она нужна мне. Я так хочу ее, что пелена застилает мне взор. Я задыхаюсь без нее.
Да, его любовь была странной, то заставляющей его ползать перед Милдрэд на коленях, то набрасываться на нее, как охотник на жертву. Он считал ее полностью своей, ему нужно было в этом убеждаться раз за разом. Даже когда Милдрэд оправилась, когда сказала, что он ей отвратителен… Он все стерпел. Как бы Милдрэд ни относилась к Юстасу, для него важнее было осознавать, что, даже ненавидя его, она принадлежит ему всецело. И если Милдрэд знала, что имеет влияние на Юстаса, то, конечно, не в тот момент, когда видела в его глазах это пугавшее ее голодное вожделение. Ей даже легче было выслушивать его
— Я родила его вам, что еще надо? С ним все в порядке: он ест и спит, спит и ест. У него есть кормилицы, даже не одна. Не желаете же вы, чтобы я сама кормила его грудью?
Юстас представил подобное и, возбудившись, вновь потянулся к ней. И как Милдрэд ни сопротивлялась, она опять была вынуждена подчиниться. Увы, жажда Юстаса, его непреходящее вожделение изводили ее, а одно только присутствие принца словно высасывало из нее силы. Хорошо, что ей порой удавалось отвлекать его разговорами. Однажды Юстас признался, что у него уже есть ребенок — незаконнорожденная дочь. А где ее мать? Юстас не мог вспомнить. Кажется, умерла. Милдрэд невольно вздрогнула, но продолжала расспрашивать. Узнала, что девочку нарекли Евстахия и что она воспитывается в одном из французских монастырей. Юстас позаботился о ее будущем, когда-то она станет там аббатисой, однако ни разу не навещал ее. Да и что такое дочь? Другое дело — сын! Юстас предложил назвать его Вильямом, в честь его великого предка Вильгельма Завоевателя. Милдрэд безразлично согласилась.
Она сама не могла объяснить, почему равнодушна к этому ребенку. Наверное, и Эмма Нормандская тоже чувствовала отчуждение к сыну, рожденному от короля Этельреда Неспособного. И все же, когда во время крестин Милдрэд стояла в большом соборе Винчестера и маленький Вильям заплакал, едва его окропили холодной водой, ее сердце невольно дрогнуло и появилось желание взять малыша на руки. Но она не сделала этого. Это ведь дитя Юстаса, вот пусть он и занимается им. Принца даже не смущало, что Вильям совсем не похож на него.
На крестины младенца приехали король с королевой. Стефан по-прежнему держался с Милдрэд по-отечески приветливо и мягко, а вот Мод игнорировала ее. К слову, Мод была серьезно больна. Во время церемонии в соборе королева сотрясалась от кашля, да и позже, когда епископ Генри принял королевскую чету у себя во дворце Уолвеси, она выглядела не самым лучшим образом.
— Мне не нравится, что эта саксонка имеет такое влияние на моего сына, — заявила королева после очередного приступа кашля. — У нее глаза злой кошки, и, даже родив Юстасу сына, она продолжает ненавидеть его.
— Это их дела, мадам, — заметил король, а Генри Винчестерский добавил, что как бы ни складывались отношения Юстаса и его любовницы, все же она довольствуется своим положением датской жены и не настаивает на разводе принца с Констанцией.
— Этого только не хватало! — всплеснула руками Мод. — Пока Юстас муж Констанции, король Франции будет нашим союзником. И только в союзе с ним мы можем ставить на место неугомонного Плантагенета. Что касается дочери изменника Эдгара, то ей надо смириться и удовольствоваться тем, что она принята в наше окружение.
— Но ведь Милдрэд знает, что никакой измены со стороны ее отца не было, — осторожно произнес епископ.
При этом Стефан горестно вздохнул, а Мод еще сильнее рассердилась. Сказала, что даже если Эдгар не был предателем, то все равно большинство лордов считают, что при захвате Гронвуда в руки короля попал документ с их подписями, и это заставило их затаиться. Они не посмеют даже заикнуться о правах Плантагенета на трон, ибо опасаются, что и их не минет сия чаша.
Мод, как всегда, была права; воли и разума этой измученной болезнью женщины хватило, чтобы убедить принца вновь отправиться в Нормандию. Это было необходимо как для пользы королевства, так и для здоровья Милдрэд. Юстас просто не мог оставить ее в покое, и молодая женщина, измученная его ненасытной похотью,
Отъезд Юстаса был необходим еще и потому, что до короля Людовика стали доходить слухи о том, что муж его сестры оставил войска в самый разгар кампании ради желания навестить новорожденного бастарда. Людовик пребывал в гневе, но не столько из-за того, что английский принц позорит его сестру, сколько по той причине, что оставленные Юстасом войска мародерствовали в Нормандии и при этом отнюдь не спешили подчиняться Людовику и идти на приступ очередного замка. Может, поэтому по возвращении Юстаса их встреча была несколько бурной. Началась она с упреков по поводу ведения войны, а потом постепенно перешла на семейные дела, и Людовик заявил Юстасу, что тот, вместо того чтобы плодить ублюдков, лучше бы справлялся со своим супружеским долгом и сделал жене законного сына.
Юстас уставился на Людовика своим тяжелым, давящим взглядом.
— Сделать Констанции ребенка? Чтобы он стал столь же безумным, как она сама?
— Моя сестра не была безумной, когда выходила за вас! — парировал Людовик.
Но Юстас продолжал так мрачно смотреть на него, что король невольно отступил и перекрестился. Дьявол, ну чисто дьявол! И угораздило же его породниться с таким исчадием ада. Бедная Констанция! А тут еще Юстас глухо сказал, что если король Франции столь мудр, чтобы давать советы, от кого заводить сыновей английскому принцу, то пусть лучше сделает собственного наследника Элеоноре Аквитанской.
Учитывая сложившуюся в семье короля Франции ситуацию, подобное заявление звучало как явное оскорбление. Но Людовик предпочел сделать вид, будто не придал ему значения. Однако в ближайшее время неожиданно отвел войска к Парижу, оставив Юстаса один на один с отрядами Плантагенета. Вот когда Юстасу пришлось несладко. Конечно, он был неплохим военачальником, но и мальчишка Генрих умел воевать. К тому же Генриху досталась хорошо организованная и обученная еще его отцом армия, а за Юстасом стояли только отряды младших сыновей рыцарей, не столько умелых, сколько рьяных, но даже всего их ража не хватало, чтобы противостоять войскам Плантагенета. Они отступали, когда Генрих в отместку за захват Нью-Марша опустошил долину между реками Иска и Андели, сжег замки Читри, Баскервилль и Стирпни. К тому же воины Юстаса давно не получали платы, они стали роптать, и, чтобы как-то утихомирить их, английский принц разрешил им разграбить земли некоего графа Валерана де Мелена. А это был родной брат-близнец могущественного английского графа Лестера, до этого верно поддерживавшего в Англии Стефана. И Лестер, чтобы поддержать своего брата в Нормандии, даже написал Плантагенету, умоляя помочь Валерану. Плантагенет откликнулся на просьбу и ввел свои войска в разоренные и преданные анархии владения Валерана де Мелена. Объединившись, они нанесли Юстасу поражение, и нанятые принцем наемники разбежались, а сам принц, охраняемый только отрядом своих саксов под предводительством Хорсы, вынужден был пробираться через враждебную территорию к побережью.
Об этом Милдрэд рассказал Генри Винчестерский. Епископ был удручен, что после такого блестящего начала нормандской кампании его племянник все испортил из-за своего дурного нрава и неумения ладить с союзниками. Что касается Милдрэд, то известие о том, что принц настроил против себя Валерана и английского Лестера, даже развеселило ее.
— Ну вот, Юстас опять показал, какой из него негодный правитель. Подумать только — разругался с королем Франции, да еще и обозлил такого вельможу, как Лестер! Теперь этот граф-горбун [66] задумается, стоит ли ему сохранять верность блуаскому дому, если однажды его королем может стать Юстас!
66
Брат-близнец Валерана де Мелена Роберт Лестерский был горбат от рождения.