Рыцарь темного солнца
Шрифт:
– Но как? – возразила Мадленка сдавленно. – Они же знали, что я там, и Флориан…
– Ты бежала из подземелья, рыцарь пошел в одну сторону, а ты в другую. Потом тебе встретился юноша твоих лет, и ты, опасаясь погони, обменялась с ним одеждой. Я его нашел, принял за тебя и повесил, но ты об этом ничего не знаешь. Потом тебя подобрали какие-то купцы и привезли сюда, но ты мало что можешь о них сказать. Ты говоришь по-литовски?
– Нет.
– Тем лучше. Теперь вот еще что: знай, что люди, которые будут тебя допрашивать, не новички в своем деле. Они будут выводить тебя из себя, чтобы ты в запальчивости проговорилась, начнут тебе
Мадленка слушала и машинально кивала, одновременно прикидывая, позволительно ли будет обнять Боэмунда на прощание или все-таки неприлично.
– Ты достаточно сообразительна, но ни в коем случае не пытайся щеголять свои умом. Лучше казаться глупым, чем умным, потому что с дурака спрос невелик. Помни: ты никому не можешь верить. Остерегайся Августа, потому что он дурак; остерегайся Доминика, потому что он могуществен и ему ничего не стоит погубить тебя; остерегайся литовской панны, потому что она имеет влияние на Доминика, и не верь даже епископу, ибо он его послушное орудие. Если ты забудешь об этом хоть на миг, ты пропала.
Мадленка глубоко вздохнула.
– Да, – печально сказала она, – похоже, мне и в самом деле не выпутаться.
В дверь нетерпеливо постучали.
– Иду! – крикнула Мадленка и метнулась к порогу, но внезапно задержалась, порывисто бросилась рыцарю на шею, поцеловала его в губы и убежала прежде, чем он успел вымолвить хотя бы слово.
Мадленка позаимствовала у двойняшек еще одно платье, красное, мать дала ей четки и немного денег, после чего наступил момент прощания с семьей. Служанки запричитали в голос; сестры Мадленки плакали, даже сухая Барбара уронила две слезинки. Мадленка несмело махнула рукой Филиберу и вышла во двор.
Было уже почти темно; в лиловом небе красовался позолоченный месяц и посверкивали звезды. Ее подтолкнули к каурой, рыжеватой, с разбитыми ногами лошади.
– Сюда, барышня. Ну-ка, садитесь…
Оглянувшись последний раз на дом, Мадленка охватила взором крышу, гнездо аиста, на которое она прежде не обращала внимания, старый колодец и одинокую фигуру у окна. Август поднялся в седло, и всадники, взбивая пыль, поскакали, торопясь до рассвета поспеть в Диковское. Долго, еще очень долго крестоносец смотрел им вслед.
Глава 5,
в которой друзья ссорятся
«Литовские купцы» покинули Каменки вслед за отрядом князя Августа. Убедившись, что их самих никто не преследует, они двинулись кратчайшей дорогой к землям Тевтонского ордена.
Филибер весь кипел. В усадьбе он еще вынужден был придерживаться образа глухонемого, что не довело ситуацию до взрыва, но едва крестоносцы очутились в чистом поле, где их попросту некому было подслушать, анжуец осадил коня и дал волю своему праведному гневу.
– Боэмунд! – заорал он. – Боэмунд, черт тебя дери!
Синеглазый остановился, а за ним – и все остальные.
– Чего тебе? – обернулся к другу фон Мейссен.
– Иди сюда, надо потолковать!
– Нам не о чем говорить, – отозвался крестоносец. – Мы должны добраться до Торна. Если повезет, будем там на рассвете.
Филибер красочно поведал ему, нимало не смущаясь, в какой именно точке вселенной он видел замок Торн и всех его обитателей (вряд ли, впрочем, им бы там понравилось). После чего неукротимый анжуец перешел на родной язык и выдал длинную и весьма пламенную речь, которая по интонациям весьма мало походила на великопостную проповедь.
– Ну? – только и спросил Боэмунд фон Мейссен, когда его товарищ на мгновение умолк, захлебнувшись собственным красноречием. – Все сказал?
– Нет, не все! – взвился Лягушонок. – Не все! Боэмунд, видит бог, я всегда восхищался тобой, но сегодня понял, что ты – бессердечное животное. Да, да, животное! – со смаком повторил он. – Как ты мог? Как может рыцарь бросить в беде девушку, которой грозит смерть, а может, и что похуже? Нет, ты ответь!
– А что, по-твоему, я должен был сделать? – начал заводиться крестоносец. – Ввязаться в неравный бой, чтобы мы все погибли?
– Я не знаю! – еще пуще завопил Филибер. – Но ты должен был что-то предпринять! У меня так и чесались руки раскроить череп надутому юнцу, князю Августу! Почему ты мне не позволил?
– С этого юнца, – на лице Боэмунда появилась неприятная улыбочка, – я однажды сам сдеру шкуру. Живьем. Успокойся, брат. Сегодня был неподходящий момент, чтобы ввязываться в драку.
– Ты рассуждаешь как трус!
– А ты – как безмозглый дурак!
– Кто – я?
– Да, ты!
– Я, Филибер де Ланже, дурак? Ну и пусть! А ты – предатель! Ты предал человека, который тебе доверился! Тьфу! Я плюю на тебя!
– Осторожнее, брат: это уже оскорбление, и немалое.
– Оскорбление? Ну и пусть! Считай, что я тебя вызываю. А, Боэмунд? Давай померяемся силами, прямо сейчас!
Свидетели сцены с недоумением переглядывались. Зная непредсказуемый нрав Боэмунда и его ловкость в обращении с оружием, мало кто сомневался, что для Филибера все может закончиться весьма плачевно, если Боэмунд примет его вызов.
– Ты хочешь со мной драться? – спокойно спросил синеглазый.
– Еще как!
– Уверен?
– Да, клянусь господним брюхом!
– Пожалуйста, – сказал Боэмунд, пожимая плечами, – ты сам хотел… – И, подъехав к Филиберу, нанес ему сокрушительный удар в челюсть.
Лошадь анжуйца заржала и взвилась на дыбы. Филибер вылетел из седла, с глухим стуком рухнул на землю, где и замер, раскинув руки.
– Помогите ему подняться, – велел Боэмунд и, морщась, стал растирать кулак. Челюсть у анжуйца оказалась дьявольски крепкая.
Двое солдат спешились и стали приводить бедолагу Филибера в чувство. Один из них догадался влить ему в рот немного анжуйского вина, и Лягушонок малость ожил. Он приподнялся, ощупал челюсть, покривился и выплюнул красный сгусток.