Рыцарь в сверкающих доспехах
Шрифт:
Он исполнил ее желание, но чудовищность того, что они сделали, испугала Даглесс.
– Что теперь будет? – пробормотала она, глядя на него огромными глазами.
– Будет… гнев. Гнев с обеих сторон. Кит… Моя мать будет вне себя… – Он отвел взгляд.
Даглесс отчетливо видела, как разрывается Николас между долгом и любовью. К этому времени ее здесь не будет. Она не сможет ему помочь.
Даглесс погладила его по руке:
– Ты не женишься на ней, даже если я исчезну?
Николас
– И ты хочешь оставить меня сейчас?
Она бросилась ему на шею, заливаясь слезами:
– Будь у меня выбор, я никогда, никогда не покинула бы тебя, но теперь все изменилось. Скоро я уйду. Я это знаю. Чувствую.
Он поцеловал ее. Пригладил волосы.
– Сколько у нас времени?
– До рассвета. Не больше. Николас…
Он заставил ее замолчать поцелуем.
– Лучше несколько часов с тобой, чем целая жизнь с другой женщиной. А сейчас ни слова больше. Пойдем. Эти часы мы будем любить друг друга.
Встав, он повел ее ко все еще работавшему фонтану и принялся намыливать жидким мылом.
– Ты оставила это здесь, – пояснил он, улыбаясь.
«Забудь, что это конец, – подумала Даглесс. – Забудь. Этой ночью время должно остановиться».
– Откуда ты з-знаешь, что я здесь купалась? – запинаясь, спросила она.
– Я был одним из тех, кто наблюдал.
Даглесс оцепенела и, опомнившись, наградила Николаса таким взглядом, что его руки тоже застыли.
– Наблюдал? Кто следил за мной?
– Все! – ухмыльнулся он. – Неужели не заметила, что мужчины целыми днями зевают? Они встают чуть ли не ночью, чтобы спрятаться в кустах.
– Спрятаться? – прошипела Даглесс. – И ты был одним из них? Ты допустил это?! Позволил мужчинам шпионить за мной?!
– Останови я их, и сам бы не получил удовольствия. Что же мне оставалось делать?
– Делать? Ах ты…
Она набросилась на него, но он ловко увернулся, поймал ее, прижал к себе и, забыв о купании, принялся целовать груди. И совершенно не обращал внимания на то, что оба стоят под водой.
– Как мне хотелось этого, – шептал он, – как хотелось…
– Душ, – пробормотала она. – Душ.
Ее руки запутались в его волосах, его губы скользили все ниже и ниже. Он уже стоял на коленях.
– Николас… мой Николас…
Они снова любили друг друга, только на этот раз в воде. Николас заново открывал ее тело, но Даглесс… Даглесс все это время вспоминала их единственную ночь в двадцатом веке. И судорожно гладила его, целовала, находя все новые местечки, которых она не касалась или не пробовала на вкус раньше.
Сколько часов прошло? Они не знали. Вода перестала течь: вероятно, тот, кто вертел колесо, слишком устал, чтобы продолжать. Она
– Мы должны поговорить, – сказала она наконец.
– Не должны.
Она прильнула к нему:
– Должны. Это наши последние минуты вдвоем.
– Завтра, когда солнце коснется твоих волос, ты сама посмеешься над своими предчувствиями. Никакая ты не женщина из будущего. Ты со мной, здесь и сейчас. И навсегда останешься со мной.
– О, как мне жаль… – хрипло выдавила она, сглатывая комок в горле. Ее рука шарила по его телу, лаская в последний раз. В последний раз. – Николас, умоляю, выслушай меня!
– Хорошо, но потом буду любить тебя снова.
– Когда ты исчез, оказалось, что никто тебя не помнит, словно ты вообще не существовал. Это было так ужасно. – Она спрятала лицо на его плече. – Ты пришел и ушел, но никто тебя не помнил, как будто я тебя придумала.
– Меня легко забыть.
Она приподнялась на локте, легко дотронулась до его бороды, щеки, погладила брови, поцеловала веки.
– Я никогда тебя не забуду.
– И я тебя.
Он завладел ее губами, но когда захотел большего, Даглесс отодвинулась.
– То же самое произойдет, когда я уйду. Я хочу, чтобы ты был готов к тому, что меня никто не запомнит. Не… не знаю, что сказать… но не сходи с ума, пытаясь заставить их вспомнить.
– Никто не забудет.
– Возможно, забудут. Что, если песни, которым я их научила, запомнят? Это погубит несколько прекрасных бродвейских шоу в двадцатом веке.
Она попыталась улыбнуться, но получилось плохо.
– Я хочу, чтобы ты пообещал мне кое-что.
– Я не женюсь на Леттис. И сомневаюсь, что меня еще раз попросят жениться на ней, – саркастически бросил он.
– Хорошо! Очень-очень хорошо! Теперь мне не придется читать о твоей казни.
Она провела пальцами по его шее.
– Обещай, что позаботишься о Джеймсе. Никаких свивальников. И играй с ним иногда!
Он поцеловал кончики ее пальцев и кивнул.
– Позаботься о Гонории: она была так добра ко мне.
– Я найду ей лучшего из мужей.
– Не самого богатого, но самого лучшего. Даешь слово? – Дождавшись, пока он кивнет, она продолжала: – И всякий, кто принимает ребенка, должен сначала вымыть руки. И тебе придется достроить Торнуик-Касл и оставить записи об этом, чтобы все знали, кто был архитектором. Пусть это останется в истории!
– Больше ничего? – улыбнулся он. – Тогда тебе придется оставаться рядом, чтобы напоминать мне об этом.
– О, я бы с радостью. Но не сумею. Можно мне получить твою миниатюру?
– Можешь получить все: мое сердце, душу, жизнь.