Рыцари, закованные в сталь
Шрифт:
Некоторые из тех, кто знал Майлза, кивнули ему, а двое или трое заговорили с ним, но, в тревожном ожидании прислушиваясь к докладу постельничего, стоявшего перед графом, Майлз вряд ли понимал, о чем его спрашивают.
Как уже говорилось ранее, свой поздний ужин хозяин вкушал уже в постели. Как правило, ему подавали что-нибудь незамысловатое: яблочный пирог или каравай хлеба из чистой белой муки, иногда — головку сыра, а также большой кубок эля или подогретого вина со специями. Граф сидел, выпрямившись в постели, одетый в меховой халат и опираясь на две цилиндрические подушки из красного атласа. Поперёк одеяла, покрывая его колени, лежало льняное
Наконец трапеза была закончена, граф омыл свои руки, рот и бороду розовой водой из серебряной лохани, которую держали пажи. Потом, откинувшись на подушки, он кивком подозвал Майлза.
Тот двинулся к нему через всю комнату, кожей чувствуя на себе взгляды всех присутствующих. Граф что-то сказал, и те, кто стоял рядом, отошли назад. Теперь Майлз один стоял рядом с кроватью, глядя вниз на стёганое покрывало и не смея поднять глаз.
— Я послал за тобой, — сказал граф, неотрывно глядя на него, — потому что сегодня днём мне в руки попало письмо, которое ты написал моей племяннице, леди Элис. Оно здесь, — граф сунул руку под одну из подушек. — Я только что прочитал его.
Он развернул пергамент, ещё раз пробежал его глазами и произнёс:
— Я не нашёл в нём ничего дурного, но больше не пиши.
Он говорил без всякого гнева, и Майлз вопросительно поднял глаза.
— Вот, возьми его, — сказал граф, сворачивая письмо и передавая его Майлзу. — И отныне не беспокой мою племянницу ни письмами, ни как-либо ещё. От тебя можно ожидать всяких дерзких выкрутас, и я заставил Элис обещать мне, что она незамедлительно доложит, когда это случится. На этом и покончим. Тебе не приходит в голову, что ты можешь навредить ей своими безрассудными глупостями вроде тайных встреч и писем?
— Я не хочу ей вреда, — ответил Майлз.
— Я верю тебе, — сказал граф.
Майлз колебался.
— Ну, что ещё? — спросил лорд Хаус.
— Только одно, — ответил Майлз. — Леди Элис выбрала меня своим рыцарем, и поэтому независимо от того, разрешено ли мне видеть её и говорить с ней или нет, законы рыцарства дают мне, человеку благородной крови, право служить ей, как подобает истинному рыцарю.
— Как истинному болвану, — с раздражением произнёс граф. — Ты ещё не рыцарь. Ты ещё просто безмозглый мальчишка. О каких рыцарских правах, молокосос, ты размечтался?
Будь граф в сильном гневе, его слова были бы менее горьки для Майлза, чем эта холодная, почти ленивая выволочка — самый больной удар по его гордости и чувству собственного достоинства.
— Я знаю, что вы презираете меня, — пробормотал он.
— Чёрт тебя побери! — разозлился граф. — Ты выведешь меня из терпения. Я презираю тебя! Подумать только! Да будь на твоём месте кто-либо другой, я давно бы вышвырнул его из моего дома. Думаешь, я стал бы также церемониться с кем-то другим из оруженосцев, если бы тот тайно встречался
Майлз стоял, глядя на графа, и смущенно молчал. Слова, которые он услышал, на многое открывали ему глаза, и он впервые оценил странную и удивительную терпимость, которую великий лорд проявлял к нему, бедному безвестному юнцу. Что это значило? Неужели лорд Хаус его тайный друг, как не раз предполагал Гаскойн? Майлз молча стоял, не решаясь вполне поверить в это.
Тем временем граф снова откинулся на подушки, задумчиво глядя на него.
— Сколько тебе лет? — наконец спросил он.
— В апреле исполнилось семнадцать, — ответил Майлз.
— Значит, ты достаточно зрел, чтобы мыслить по-мужски, а не по-детски. Пора выбить из головы всякий мальчишеский вздор. Послушай! Леди Элис — наследница огромного состояния и может рассчитывать на лучшую партию в Англии. Неровен час, и она станет графиней или герцогиней, будет владеть замками и землями. А что касается тебя, то ты всего лишь бедный дворянин без состояния и связей, которые помогли бы тебе добиться положения. Твой отец в изгнании, и один намёк на то, где он прячется, сулит ему заточение в Тауэре, а то и плаху. Кроме того, у него есть враг, сэр Джемс Ли уже говорил тебе, человек, быть может, более значительный и могущественный, чем я. Этот враг ищет тебя и твоего отца, осмелься ты открыто поднять голову, и он схватит вас обоих. И как же не грех тебе, Майлз Фолворт, иметь какие-то виды на леди Элис де Моубрей?
Бедный Майлз поначалу не знал, что и ответить.
— Сэр, — сказал он наконец глухим голосом, — вы правы, а я был глуп. Сэр, я больше не буду и помышлять о леди Элис.
— Ты не совсем понял меня, парень, — возразил граф. — Ты вправе помышлять о ней, но сначала должен вернуть себе и своей семье и честное имя, и положение. А покуда, если ты честный человек, не беспокой её. Теперь иди.
Майлз брёл по тёмным затихшим дворам замка, глядя на усеянное мерцающими звездами небо, и чувствовал душевное смятение от того, что весь этот мир, эта ночь, эти звезды, эти залитые лунным светом башни образуют единое целое, в котором нет места только ему, Майлзу Фолворту.
Так был нанесён первый удар по его отроческим мечтам и чаяниям.
А вскоре последовал и второй.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
В жизни каждого человека бывают крутые повороты, когда новые и необычные события происходят с такой быстротой, что попросту не дают опомниться. Всё выглядит так, будто прошлое разваливается, рассыпается на кусочки, чтобы освободить место неясному и потому тревожному грядущему.
Именно такое тягостное ощущение испытывал Майлз. На следующий день после аудиенции у графа он получил известие, что сэр Джемс хочет видеть его в своём кабинете. Он застал угрюмого старика сидящим за тяжёлым дубовым столом, с кружкой подогретого эля, вафлями и сыром на оловянном подносе. Он указал Майлзу на табурет, где обычно сидел писарь — сооружение, напоминавшее складной стул, но сработанное из толстых дубовых брусьев, подпиравших обитое свиной кожей сиденье.
Подобной милости не удостаивался ещё ни один оруженосец, и удивлённый Майлз робко присел.