Рылеев
Шрифт:
Всего несколько часов оставалось до решительного момента.
Не спал Николай, полный страха, неуверенности.
Не сомкнул глаз в эту ночь и Рылеев, у которого уверенности в победе также не было, но который шел на гибель с сознанием полной правоты своего дела.
11
«Наконец наступило 14 декабря, роковой день! — восклицает в своих записках Николай I. — Я встал рано и, одевшись, принял генерала Воинова, потом вышел в залу… где собраны были все генералы и полковые командиры гвардии… Прочитал им духовную покойного императора Александра и
Вскоре засим прибыл ко мне граф Милорадович с новыми уверениями совершенного спокойствия. Засим был я у матушки, где его снова видел, и воротился к себе…
Спустя несколько минут после сего явился ко мне генерал-майор Нейдгарт, начальник штаба гвардейского корпуса, и, взойдя ко мне совершенно в расстройстве, сказал:
— Ваше величество! Московский полк в полном восстании; Шеншин и Фредерикс тяжело ранены, и мятежники идут к Сенату…
Меня весть сия поразила как громом, ибо с первой минуты я не видел в сем первом ослушании действия одного сомнения, которого всегда опасался: но, зная существование заговора, узнал в сем первое его доказательство».
Так началось утро 14 декабря 1825 года для нового самодержца.
Он еще ничего не слышал о Рылееве.
Рылеев ночью — между двенадцатью и часом — посылает Александра Бестужева и Якубовича в Гвардейский экипаж. Отправляет записку Булатову с просьбой пойти ночью же к лейб-гренадерам. Сам едет в Финляндский полк. Около 5 часов утра у Рылеева появился Оболенский — они условились о дальнейших действиях.
После его ухода Рылеев посылает Булатову вторую записку — напоминание, что он должен быть у лейб-гренадеров не позднее 7 часов утра. Около 6 утра к Александру Бестужеву (он жил в одной из комнат квартиры Рылеева) пришел Якубович и сказал, что он «передумал» идти к морякам. Это сильно путало план восстания. Бестужев объявил об измене Якубовича Рылееву. После этого у Якубовича — в его квартире на Гороховой — был Булатов. Узнав, что Якубович отказался поднимать моряков, он явился к Рылееву и сказал, что если войск будет мало, то он «себя марать» не станет — нужны, мол, артиллерия, кавалерия… Рылеев сказал ему, что он в таком случае только «маска» революционера.
Штейнгель, всю ночь работавший над манифестом, спустился к Рылееву сверху (он жил у Прокофьева), чтоб прочесть написанное. «Мне хотелось, — говорит Штейнгель, — показать Рылееву, что чем-нибудь да полезен им мог быть».
В 7 часов утра у Рылеева собрались Трубецкой, И. Пущин, Каховский, Оболенский. Каховский был тут же послан вместо Булатова к лейб-гренадерам; он должен был соединиться там с Сутгофом и действовать вместе с ним. Вместо Якубовича решено было послать в Гвардейский корпус Н. Бестужева.
В начале восьмого прибыл Репин, он сообщил, что «в Финляндском полку офицеров потребовали к полковому командиру и что они присягают особо от солдат».
Неожиданно зашел Ростовцев, при общем настороженном молчании он сказал, что большая часть гвардии уже присягнула. Едва проговорив эти слова, он исчез.
Оболенский поехал по казармам гвардейских полков, чтобы узнать обстановку.
К Рылееву в это время прибыл Николай Бестужев. Он должен был ехать в Гвардейский экипаж, где уже успешно действовал Арбузов.
— Я же, — сказал Рылеев, — с своей стороны, еду в Финляндский и лейб-гренадерский полки, и если кто-либо выйдет на площадь, я стану в ряды солдат с сумою через плечо и с ружьем в руках.
— Как, во фраке?
— Да, а может быть, надену русский кафтан, чтобы сроднить солдата с поселянином в первом действии их взаимной свободы.
— Я тебе это не советую. Русский солдат не понимает этих тонкостей патриотизма, и ты скорее подвергнешься опасности от удара прикладом, нежели сочувствию к твоему благородному, но неуместному поступку. К чему этот маскарад? Время национальной гвардии еще не настало.
Рылеев задумался.
— В самом деле, это слишком романически, — сказал он, — будем действовать просто, без затей…
Бестужев рассказывает, что в то время, как они хотели выйти на улицу, «жена его выбежала к нам… и, заливаясь слезами, едва могла выговорить:
— Оставьте мне моего мужа, не уводите его, я знаю, что он идет на погибель».
Рылеев старался успокоить жену.
«Она не слушала нас, — продолжает Бестужев, — но в это время дикий, горестный и испытующий взгляд больших черных ее глаз попеременно устремлялся на обоих, — я не мог вынести этого взгляда и смутился. Рылеев приметно был в замешательстве. Вдруг она отчаянным голосом вскрикнула:
— Настенька, проси отца за себя и за меня! Маленькая девочка выбежала, рыдая, обняла колени отца, а мать почти без чувств упала к нему на грудь. Рылеев положил ее на диван, вырвался из ее и дочерних объятий и убежал».
Рассыльный по делам «Полярной Звезды», Aгап Иванович, вспоминал, что «утром 14 декабря часу в восьмом Кондратий Федорович ушел из дому в старой енотовой шубе, простой курчавенькой фуражке и неформенном платье. Никакого оружия при нем не было».
Рылеев заехал за Пущиным. Они отправились в полки. По дороге встретили Батенькова и сказали ему, что надо быть на площади.
«14-го декабря прежде присяги был я у ворот Московского полка вместе с Пущиным, но в роты не входили мы… Приезжали же узнать, что делается. Потом проезжали мы мимо Измайловского полка к казармам экипажа», — пишет Рылеев.
Это показание тут же уточнено: «Офицерам разных полков, принадлежавшим к Обществу, я передавал план Трубецкого и приказание не допускать солдат к присяге, стараться увлечь их за собою на Сенатскую площадь и там ожидать приказаний князя Трубецкого».
Рылеев и Пущин едут на Сенатскую площадь — там пусто. Рассвет еще не наступил. Холодно. Метет снег. Окна Сената темны. Сенаторы уже присягнули Николаю и разъехались… некому будет предъявлять революционный манифест…
Рылеев вернулся домой.
Дома его ждал еще один удар: пришел Михаил Пущин и объявил, что он не может привести на площадь Коннопионерный эскадрон.
В 9 часов утра Рылеев отправил Александра Бестужева в Московский полк, — тот заехал сначала к Якубовичу и попытался уговорить его действовать — Якубович не поддался на уговоры и остался дома.
В это же время Трубецкой вызвал к себе Рылеева и Пущина и объявил, что он теперь не может считать свой план действительным, поскольку в казармах спокойно, Сенат присягнул, а Зимний дворец еще не взят. О внезапности переворота теперь и речи быть не может. Теперь, в случае восстания, может начаться кровопролитие, будут ненужные жертвы, а на успех надежды мало…