Рыжая

Говоруха Ирина Александровна

После ужина Галя привычно собирала грязную посуду, мыла, вытирала, расставляла в шкафу. Затем садилась за учебники и подолгу смотрела в окно. В темном квадрате несинхронно мигал фонарь и выла чья-то собака, задирая голову на костлявой шее. Снег густел, будто в него подмешали картофельный крахмал, и падало навзничь небо. Девушка сидела до одиннадцати, считая фонарные позывные, а потом захлопывала нетронутый учебник и отправлялась спать.

По ночам в их доме часто горел свет. У Леночки держалась высокая температура, и в квартире пахло уксусом, водкой и квашеной капустой. Кислые компрессы ставили на лоб, мостили куда-то в пах

и изгибы локтей. Под утро, когда жар наконец спадал, родители отчаянно ругались на кухне. Отец в чем-то обвинял мать. Мама нападала на отца. Каждый пытался дать выход своей многолетней усталости.

Весна решительно запаздывала, соря снегом, окрошкой льда, сваренными вкрутую лужами. Март, весь какой-то вялый и простуженный, слонялся без особого дела. Тусклое солнце напоминало дешевую подделку желтого сапфира. Точно также выглядели джинсы с фальшивым лейблом, несколько часов кипятившиеся в ведре. Люди поголовно болели, поспешив облачиться в демисезонные боты и пальто. Кашель стоял в метро, в очередях за «Докторской» колбасой и в поездах дальнего следования. Все время хотелось есть, спать и плакать.

Галя по инерции ежедневно бегала в бурсу и слушала о профессиональных заболеваниях. О тугоухости, травмах крестца и отпиливании пальцев. Училась разбираться в чертежах и породах древесины. Осваивала непонятные шпунтубели, еруноки и галтельники. Петька все чаще прятался в ванной и рассматривал порнокартинки. После его визитов девушка боялась к чему-нибудь прикоснуться, заливая хлоркой раковину, стиральную машинку и пол. Однажды даже отправилась к гадалке, чтобы та перетасовала стертые до основания карты и предрекла хоть какое-то, но счастье. Тетка попалась прожженная. Пригвоздила своими темными глазами и вытащила из колоды сразу три карты. Предрекла казенный дом и наглую смерть. Попросила беречь будущую дочь и собственный рот. Галя так расстроилась, что, замешкав в прихожей, чуть не ушла в теткиных туфлях и пальто.

Когда из солнечных обломков наконец склеилось первое тепло, девушка по совету бабы Фимы отправилась в церковь. Выбрала самую дальнюю, до которой нужно ехать двумя автобусами. Церквушка оказалась совсем маленькой, без пафосных куполов, башен, колоколен и со смазанным притвором. У входа крутились тетечки с лоснящимися лицами и выковыривали из-под ногтей свечной воск. При виде девушки осуждающе закивали затянутыми в незатейливые платки головами-луковицами.

Галя потопталась на пороге, словно решая, с какой ноги лучше войти. Отметила березы с тугими зелеными сережками и кошку, сосредоточенно вылизывавшую свои интимные места. Вошла. Служба уже закончилась, но люди еще прикладывались к образам. Юркий дьячок с красным не то от жары, не то от увлечения кагором лицом суетился. Бабки в спущенных гармошкой гамашах опирались щеками на клюки и заканчивали начатую после прочтения Ветхого завета беседу. Батюшка просвещал паству о пользе пожертвований. Неожиданно поднял лохматые брови и прикрикнул:

– Ты куда явилась в таком виде?

Галя не сразу сообразила, что вопрос адресован ей, продолжая мять в ладонях стержни свечей. Тогда поп прогремел:

– Что, с головой совсем плохо? Если носишь мужскую одежду в миру – носи, но в храм приходи, как подобает женщине. Это одежда варваров. Они придумали брюки, ибо без штанов на коне скакать неудобно.

Галя сделала шаг назад, задела лампадку, и горячее масло обожгло

макушку. Одна из икон опасно накренилась, и сердобольные бабки, всю службу обсуждавшие стоимость калины и суконных бурок на рынке, бросились наперегонки спасать реликвию. Батюшка продолжал гневаться, съедая остатки солнечных лучей. Галя пятилась к двери, но тот не унимался:

– Вернешься, когда одумаешься. Когда осознаешь разницу между клубом и храмом. Когда…

Девушка выскочила во двор, едва не наступив на вылизанную дочиста кошку. Березы сжались от страха, соединив ветки в банный веник. Небо, поделенное самолетами на квадраты, нависло сплошным крестом.

В тот день ей не хватало трех копеек на хваленый всеми «Розыгрыш». Неожиданно за спиной кто-то успокоил:

– Не волнуйся, я заплачу.

Галя увидела смазливого рыжего парня в короткой куртке и брюках-клеш.

– Илья.

– Галя.

Они сели рядом и за весь фильм не проронили ни слова. Когда побежали титры, Илья уточнил место учебы девушки, а потом резко направился к выходу.

На следующий день на большой перемене класс оживленно высыпал на улицу и ахнул. Во дворе на гнедом скакуне величественно гарцевал Галин вчерашний кавалер и кого-то высматривал. Завидев девушку, лихо спешился, придерживая поводья, одернул куртку и достал из-за пазухи лисенка. Как потом оказалось, парень обожал эпатажные выходки на манер Сальвадора Дали. Разгуливал с козленком, ездил на странном автомобиле без крыши, ночевал в поле вместе с цыганами. Мальчишка выглядел совсем юным – лет шестнадцати, не больше, с узким веснушчатым лицом, серыми, чуть косящими глазами и коротким огненным ежиком. Красиво закурил и взглянул на нее чуть затуманено:

– Хочешь, прокачу?

– Хочу.

Помог забраться, пришпорил коня, и из-под копыт брызнули разноцветные лужи. Хвастнуло солнце, и Галя рассмотрела в воздухе радугу, посчитав это хорошим знаком.

В тот день девушка не вернулась ни к третьему, ни к четвертому уроку. Гарцевала с новым знакомым по малолюдным улицам, обедала в ресторане котлетой по-киевски и болтала о том о сем. У подъезда Илья предупредил:

– Не водись со мной. Это не закончится добром. И вообще, ты слишком хорошая.

Галя сглотнула:

– Не переживай. Я быстро стану плохой.

Компания собиралась за гаражами. Дальше только кукурузные и подсолнуховые поля. Ребята разжигали костер, горланили под расстроенные гитары блатные песни и выпивали. Курили косяки и коноплю из самодельного бульбулятора. Галя сидела чуть в стороне на обломке кирпича и наблюдала. Илья косил под Высоцкого, старательно старя голос, а потом передавал по кругу бутылку дешевого портвейна. Когда очередь дошла до Гали, снисходительно заметил:

– Девочка может пропустить. Еще маленькая.

У Гали недобрым блеском зажглись глаза:

– Глупости.

Вырвала из рук бутылку и не остановилась, пока не достала дна.

На следующий день они уже сидели у костра рядом. Плечи соприкасались, и от любого движения девушку накрывало чувственной волной. Илья задумчиво курил и расспрашивал о делах. Галя начала рассказывать и не могла остановиться. Тот слушал, не перебивая, и девушка выплеснула все-все: и о Лариске, и о Петьке, у которого вместо сердца кусок дерьма, и о Фрунзе. Парень никак не комментировал. Просто обнимал и раскачивал, как маленькую: