Рыжее знамя упрямства
Шрифт:
Московкин между тем вытряс на ладонь две таблетки, приподнялся на локте, глотнул из блестящего стаканчика, который протянул Смолянцев.
– Благодарю… – и откинулся снова, упершись затылком в носовую переборку.
– Олег Петрович! Сильно болит, да? – жалобно спросил Словко (будто этим пустым вопросом он мог доставить облегчение).
– Не стану врать, болит… – Московкин опять поморщился и часто подышал. – Но, надеюсь, скоро полегчает…
– Катер идет! – крикнул Рыжик.
Ну, по правде говоря, это просто
И в этот момент свистнуло по настоящему. Словко сильно потравил грот, ослабляя напор. Шкот скользнул в ладони, обжигая кожу. Словко хотел снова выбрать его, но понял: крен будет слишком велик. Потому что Виктор Максимович все еще сидел в кокпите, рядом с Московкиным. Видимо, теперь ему здесь было уютнее.
– Виктор Максимович, сядьте на борт, – быстро сказал Словко.
– Да, но…
– Скорее! – Словко выгибался за борт из всех сил. (Рыжик у себя, впереди, тоже.)
– Но мне казалось, что…
– Сядьте на борт, подполковник! Мы из-за вас опрокинемся! – И Словко сам поразился своему голосу и тону: было похоже на потерявшего терпение Корнеича. Смолянцев рывком бросил себя на бортовую палубу, начал откренивать старательно, как допустивший оплошку кандидат в матросы. Словко заметил, что Московкин усмехнулся сквозь боль.
Моторка была уже рядом (вот счастье-то!). Веселый моторист Федя показал большой палец: все, мол, о кей! Крикнул:
– Что с вами делать, мореходы?! Сопровождать?! Взять на буксир?!
– Взять на борт Олега Петровича, у него приступ! И скорее на базу! Там вызвать неотложку!..
– А вы как? – встревожился Федя.
– Идем пока. Отвезешь Олега Петровича и возвращайся к нам! Если увидишь на базе кого из наших, возьми с собой! Или кого-нибудь из шлюпочников! Не хватает матроса.
Федя сделал широкий разворот, сбавил ход, пошел параллельно "Зюйду", приближаясь к нему с наветра. Потом свесил с борта два шлюпочных кранца.
– Травите парусину!
Рыжик и Словко разом ослабили шкоты, задали на утках концы. Словко освободил и бизань. Паруса остервенело захлопали. Грота-гик угрожающе замотало. Федя бросил два швартовых конца. Словко и Рыжик потянули их, два суденышка сошлись бортами посреди волн с пенными гребешками, Ударились, но кранцы смягчили толчок. Рыжик задал швартов за мачту, под грота-гиком, Словко – за крепкую утку бизань-шкота.
Теперь "Зюйд" и моторка составляли как бы одно целое. Хлипкое, но все же целое. Этакий катамаран, который не разорвать, не опрокинуть.
– Олег Петрович, вы сможете перебраться в катер? – спросил Словко. Он почему-то чувствовал себя виноватым. – Или вам помочь?
– Смогу, смогу, голубчики. Я ведь еще не совсем… – Он тяжело перевернулся на бок, встал на колени, ухватился за швертовый колодец. Виктор Максимович бросился было поддерживать, но Московкин сцепил зубы, рывком перевалил себя к правому борту, лег на него, сполз в моторку на руки Феде. Вытянулся там на сланях. Федя подложил ему под голову клеенчатую спинку от сиденья.
– Спасибо, мои хорошие… – выговорил Олег Петрович.
Смолянцев сделал движение (может, инстинктивное) – тоже к моторке.
– Виктор Максимович, вам пока нельзя, – бесцветным голосом сказал Словко. – Я не удержу судно без вашего веса.
Тот замер, широко расставив ноги и опершись о бортовую палубу.
– А? Да я, собственно… Хорошо. Надо – значит, надо. Так сказать, вместо балласта?
Словко не ответил, потому что выражение было точным.
– Отваливаем? – спросил Федя. И тут же озабоченно посоветовал: – Словко, спусти лишнюю парусину.
Словко это и сам знал. Он уже отдал бизань-фал и теперь отшнуровывал съехавший вниз передний край паруса от мачты. Потом выдернул из вертлюга штык-болт, освободил гик, начал наматывать на него парусину. Бросил свернутый парус в кокпит – туда, где недавно лежал Олег Петрович. Рыжик тем временем, получив команду от Словко, убирал кливер. Ему приходилось труднее. Кливер был поднят на штаге, идущем от самого верха грот-мачты к ноку метрового бушприта. Рыжику пришлось встать на бушприт и, балансируя, отцеплять от натянутого троса проволочные ползуны. А яхту мотало. В своем надутом жилете Рыжик был похож на оранжевого птенца, который только что вылупился из яйца и неуверенно топчется тонкими коричневыми ножками на жердочке.
Словко кинулся на нос – подстраховывать. Принял у Рыжика собранную в ком влажную мякоть паруса, туго обмотал ее шкотами, бросил назад, на свернутую бизань. Помог Рыжику спрыгнуть в кокпит.
– Молодец! А теперь давай в катер!
– Чего! – У Рыжика округлились глаза. Словко и не думал, что у него могут сделаться такие глазища. Но повторил твердо:
– Давай в катер. Я управлюсь один.
– Нет… – выговорил Рыжик, цепляясь за мачту.
Тогда изумился Словко:
– Что "нет"? Балда! Я приказываю.
– Все равно нет. Ты не справишься в такой ветер… Я не пойду…
– Я кому сказал! – гаркнул Словко.
– Не пойду…
И Рыжик заплакал.
Говорят, придуманы компьютеры, которые могут решать за секунду столько задач, сколько атомов в земном шаре. У Словко, наверно, столько же задач мелькнуло в мозгу – с одним вопросом: что делать-то? И едва ли ответ был правильным (с компьютерной точки зрения). Словко плюнул и сказал:
– Черт с тобой… Федя, отваливай! – Он сам размотал оба швартова и добавил уже вслед: – Мы пойдем на Язык, ищи нас там!..