Рыжеволосая девушка
Шрифт:
Старик поднял свои тонкие, чуть изогнутые брови.
— Студентка! — сказал он. — Не сердитесь на меня, если я все же буду нескромен. Вашего коллегу я принял за рабочего…
— Вы не ошиблись, — ответила я. — Он рабочий. И какой человек! В другой стране, при других обстоятельствах он, вероятно, командовал бы целой армией.
— Тимошенко, — пробормотал Ливенс. — Ворошилов или еще тот, с большими усами, как его зовут?
— Буденный, — с улыбкой ответила я. — Красная кавалерия.
— Да, вы знаете их лучше, чем я, — сказал старик. — Да. Новый тип людей. Мы учимся многому в эти времена, мы учимся по-новому судить о том, что прежде нам изображали,
— Загадку?.. Нет, скорее как злодеяние, — с горечью сказала я. — А теперь, когда русские люди жертвуют собой, жертвуют и сражаются, не щадя сил, теперь мы их приветствуем… Наши великие союзники! Наши героические соратники!
Ливенс вертел кольцо с печаткой на своем длинном безымянном пальце. — Мир изменится и будет выглядеть совершенно иначе. Но как именно… не спрашивайте. Этого я не знаю, — сказал он.
Я рассмеялась, тряхнув чисто вымытыми волосами. — Я и не буду спрашивать, — ответила я. — Скажу вам только: я догадываюсь, какие в нем произойдут изменения.
Мы подождали, когда Хюго, чистый и розовый после бритья, сошел вниз и присоединился к нам. В руке он держал записочку с пятью фамилиями — пятью адресами, которым мы отдали столько времени и сил.
— Вы могли бы рассказать нам более подробно об этих людях, господин Ливенс? — спросил Хюго. — Кстати, это вопрос не личного порядка.
Ливенс надел на свой тонкий нос очки с блестящими стеклами в тяжелой черной оправе.
— Ван дер Бейере, Утрехтский торговый банк, — прочел он. — Негодяй номер один в этом районе. Метит на должность бургомистра. Самый крупный пайщик «Восточной компании»…
— …ликвидированной Красной Армией без возмещения убытков, — добавил Хюго.
— Компания-то ликвидирована, — сказал Ливенс, — а пайщики, к сожалению, нет. Однако надо надеяться, что их постигнет та же участь. Каждый из них заслужил это. Но в настоящий момент вы этого господина здесь не найдете. Он связан с концерном «Герман Геринг». Впрочем, он спекулирует также всевозможными немецкими акциями. Раньше продавал украинских девушек нацистским женам, которые хотели иметь домашних рабынь. Сейчас, насколько я знаю, он снова направился на побывку в неметчину, чтобы еще более упрочить связи со своим дружком Круппом.
— Кандидат для следующей карательной экспедиции, — заметила я.
Ливенс взглянул на меня и, улыбнувшись, сказал:
— Я не очень хорошо знаю язык движения Сопротивления. Должен, однако, сказать, что он мне нравится… Кто еще там у вас в списке? Ага. Кто такой Меккеринк, я вам уже рассказал… Трое других — обыкновенные спекулянты. Не являются уголовными преступниками, просто беспринципные людишки, которые благодаря принадлежности к нацизму сделаюсь поставщиками вермахта, немецкой разведки и родственных им организаций. И поэтому вознеслись, как воздушные шары.
— Подождите, скоро их проткнут, — пробормотал Хюго.
Мы продолжали разговаривать. Мой взгляд упал на развернутую вчерашнюю газету, лежавшую на письменном столе. Я увидела, что в ней жирным шрифтом опять помещен список казненных борцов Сопротивления и заложников. Ливенс проследил за моим взглядом и протянул мне газету.
— Вчера сообщалось про семь человек, — сказал он. — Я не пропускаю ни одного списка. Во всяком случае, из тех, которые они опубликовывают в газетах, чтобы запугать нас. Здесь уже целое досье.
Он выдвинул один из ящиков бюро. Там лежала небольшая конторская книга. Он открыл ее и протянул мне.
В книге были записаны судебные приговоры и имена всех голландцев,
— Преступление! — сказал наш хозяин, сжимая кулак. — Преступление, для которого нет достаточного наказания.
…Мы провели здесь странную неделю, нереальную, чудесную. По утрам, еще до восьми часов, мы были уже под открытым небом; вечером мы возвращались под гостеприимный кров. Наши платья и мы сами были наконец снова чистыми. Желудки наши забыли о голоде. Благодаря всему этому настроение у нас заметно поднялось. Хюго спрятал свой револьвер в доме Ливенса и ходил без зимнего пальто. Вместо него он надевал синий костюм хозяина; правда, костюм оказался чуть широковат, но это очень устраивало нас, так как нам удалось пристроить под мышкой, маленький полотняный карман — в нем Хюго носил теперь мелкокалиберный револьвер, отобранный мною у Баббело. Мы прочитали в газетах, что между Утрехтом и Мартенсдейком была обнаружена украденная автомашина, причем весь бензин был израсходован, а в кузове лежало безжизненное тело полицейского инспектора. Неясно, мол, является ли это политическим убийством или обыкновенным уголовным преступлением. Велосипед инспектора нашли рядом с его домом в Утрехте, но никто не видел, как Баббело увозили в машине. Пока что полиция вела расследование вслепую.
— Баббело, Фосландер, Меккеринк, — сказал мне Хюго. — Эта троица достойна топора!
Однако нам все еще не удавалось обнаружить Фосландера. Вечер за вечером после бесплодных вылазок мы возвращались в дом Ливенса. Он ни о чем нас не расспрашивал. Иногда у меня мелькала мысль, что он, возможно, охотно принял бы участие в поисках вместе с нами. Я высказала даже свое предположение Хюго. Сначала он рассмеялся:
— Он — что ты! Старик и так ужасно доволен, что может помогать нам. И я должен сказать, помогает нам чудесно. Но принимать участие… Каким же образом?
— А вот каким: смотреть в оба. Ведь он столько ходит пешком, — сказала я. — Именно так он нас и обнаружил.
Поразмыслив немного, Хюго наконец согласился:
— Да, это идея. Ханна.
По прошествии этой недели мы, сидя вечером в большой комнате Ливенса и попивая чай (что у нас уже вошло в привычку), завели разговор о том, не смог ли бы Ливенс вместе с нами заняться слежкой. Ливенс отнесся к нашему предложению с необыкновенным вниманием, если не сказать с восторгом. Казалось, он был благодарен нам за то, что мы привлекаем его к нашей работе. Мы вкратце изложили ему суть дела. Объяснили, что надеемся найти Фосландера по одному из адресов, записанных в книжечке Баббело. Ливенс сказал, что теперь мы лучше сможем распределить задания, Хюго сообщил ему приметы Фосландера, и старик их запомнил, несколько раз повторив вслух.
Май шел к концу. Повсюду пышно распустились сады. Ветер разносил запахи молодой зелени березок, гиацинтов и цветущего боярышника. Потайной радиоприемник Ливенса приносил ободряющие новости. Советские войска прорвали немецкие позиции в Прибалтике и устремились в Восточную Пруссию. Даже в Италии союзники пришли в движение и приближались к Риму, хотя не слишком прытко по сравнению с семимильными шагами русских… А в нашей стране каждый день происходили аресты. Газеты беспрестанно писали о захваченных террористах, зачинщиках беспорядков, врагах народа и покровителях евреев; приводились в исполнение смертные приговоры; и Ливенс почти каждый вечер вписывал их в свою конторскую книгу…