Рыжеволосая девушка
Шрифт:
Через пять минут мы уже были на дороге, ведущей в Мартенсдейк, возле остановки автобуса, который, согласно надписи на табличке, должен был отправляться в Утрехт. Хюго перекинул велосипед через деревянный забор и бросил его на луг, в высокую траву. Там его не скоро обнаружат. Не меньше четверти часа мы ждали, пока из-за поворота дороги не показался пыхтящий автобус, который оставлял за собой черный чадящий хвост дыма. Как всегда, автобус был битком набит. Все же мы сумели втиснуться между сидящими. Пассажиры начали хихикать, и я поняла, что их развеселило зимнее пальто Хюго.
— Боишься, что будет мороз? — спросил сидевший возле нас мужичок, который держал на коленях плетеную камышовую сумку. Хихиканье
— Вот решил потеплее одеться с утра… Никогда не знаешь ведь, что пошлет нам небо сегодня.
Ему, видно, было весело, несмотря ни на что. Во всяком случае, он ничем не рискует, подумала я. Его намек на вторжение имел необыкновенный успех. В зеркальце впереди автобуса я увидела широкую ухмылку водителя; пассажиры стали шутить и улыбаться, и никто больше не вспоминал про пальто.
Мы доехали до Утрехта и снова испытали привычные удовольствия, неизменно сопровождающие посадку на автобус и выход из него, — невероятную давку и суматоху. Мы с Хюго сделали все возможное, чтобы помешать пассажирам, которые протискивались мимо нас, коснуться наших револьверов, спрятанных в одежде; мы извивались, как могли, делали самые дикие телодвижения и, несмотря на это, все же сошли за обыкновенных людей, никому не внушающих подозрений.
В Утрехте мы пересели на автобус, который должен был отвезти нас вдоль реки Фехт в Амстердам. Время близилось к шести. Если все сойдет гладко, мы попадем в Гарлем еще до наступления комендантского часа. Я была рада, когда мы выехали из Утрехта, на этот раз заняв сидячие места, хотя в такой же духоте и тесноте. По лицу Хюго жемчужными капельками стекал пот. Перед тем как сесть в автобус, мы купили газету. Немцы сообщали, что высадившимся в Нормандии союзникам они по-прежнему дают мощный отпор. Мы прочли также и более печальное сообщение. Вечером в день вторжения в Хертогенбосе было расстреляно двадцать четыре патриота за диверсии и уничтожение немецких коммуникаций в Брабанте. Хюго молча указал мне на это сообщение. Я прочла его и за именами погибших увидела кровожадную, бессильную ярость оккупантов, которые ничего другого не могли придумать, как расправиться с неповинными людьми, мстя за свои поражения на главном фронте. Я подумала, что, наверное, в Билтховене уже найден герой «Восточной компании» и его лакей: быть может, до немецких тупых голов дойдет, что и на нашем маленьком фронте они встречают отпор… Вероятно, и магистр Ливенс знает теперь об этом и улыбнется, подумав о Хюго и обо мне.
Нам по-прежнему везло. Несмотря на неполадки с дровами, наш автобус прибыл в Амстердам в семь часов. Мы решили поехать в Гарлем голубым трамваем. Торопясь прибыть на место до наступления комендантского часа, мы помчались вдоль старинного канала и подъехали к Гарлему. Мне казалось, что все было как прежде, когда я возвращалась с отцом и матерью из заграничной поездки и перед моими глазами проплывали первые голландские ивы, воды родной реки. А вот и милые моему сердцу амстердамские ворота, ржаво-коричневые в теплых золотых лучах заходящего солнца… Если бы я поддалась порыву, то побежала бы к родительскому дому, до того сильно подействовал на меня приезд в родной город. Но разум взял верх. Я молча приветствовала крепостной вал Фест, тихие набережные, высокий шпиль святого Бафо, позеленевший от сырости памятник славному Лауренсу Янсзоону…
Пробило восемь часов, когда мы позвонили у дверей «Табачной бочки» на Схотерсингеле. Нам открыла сама хозяйка — добрый гений борцов Сопротивления. Мы, как старые друзья, улыбались друг другу.
Мы не нашли Хитреца-Лиса, мимоходом мы убрали с дороги лишь пару гиен, пришло мне в голову, когда я, смертельно усталая, прежде чем погрузиться в сон, наелась пшеничной каши и попыталась еще раз дать себе отчет в экспедиции,
Выговор
На следующее утро мы с Хюго, взяв свои велосипеды из хранения, оседлали их и, снова почувствовав себя в безопасности, бодро направились в штаб, в «Испанские дубы». Однако удовольствие ехать на велосипеде отравляла мысль, что нас ждут неприятные объяснения. Украдкой я поглядывала на Хюго, мне хотелось узнать, как он себя чувствует. Но его лицо было невозмутимо.
Порог штаба мы переступили более или менее храбро, как будто были здесь только вчера. Когда мы вошли в большую комнату, — Хюго впереди, с независимым видом — кто, мол, посмеет меня упрекнуть, — на нас устремились глаза всех товарищей; мы прочли в них вопрос, упрек, удивление и недоумение; и мне сразу стало не по себе. Все товарищи были в сборе. Посыпались восклицания:
— Ну, вот и они! Лучше поздно, чем никогда!
— Снова выплыли на поверхность, кутилы?
— Вы еще живы?
— Наверняка отсиживались в Англии, а? И вернулись, когда началось вторжение!
Я обвела взглядом лица товарищей… Вон там стоит Франс, явно готовый съязвить, Рулант с застывшим в глазах выражением горького упрека, новички Отто и Вихер, с удивлением взирающие на нас; Вейнант, который хотя и покачал головой, но, видно, был рад нас увидеть; там был и Флоор, он также вперил в нас строгий взгляд своих стальных глаз. Хюго, в своем зимнем пальто, посреди комнаты рядом со мной, в кругу товарищей, скинувших пиджаки, так как в комнате было жарко и душно, имел странный вид. Я слабо улыбнулась Руланту и Вейнанту, которые как будто более дружелюбно смотрели на нас, чем остальные; по движению головы Хюго я поняла, что он по очереди вглядывался в лицо каждого товарища. После первых приветствий в комнате воцарилось неловкое и томительное молчание. Хюго остановил свой взгляд на Флооре. Несколько долгих, тяжелых, как свинец, секунд они стояли друг против друга, не говоря ни слова. Мое беспокойство росло.
— Ну? — вырвалось наконец у Хюго. — Говори же!
Флоор сделал несколько шагов ему навстречу. Я заметила, что Флоор хромает, и тут же вспомнила: первого мая его ранили в бедро во время попытки освободить заключенных из тюрьмы Ветеринхсханс.
— Ну, говори! — повторил Хюго.
Флоор смерил его взглядом с ног до головы.
— Значит, ты чувствуешь, что неправ, да? — сказал он. — Твое счастье, что ты еще способен это чувствовать… Пропадать три недели, не давая о себе никаких сведений, бродить бог знает где, оставив своих товарищей, и вдобавок увести с собой еще одного бойца!
Как только Флоор взглянул на меня, я встала рядом с Хюго.
— Разве я такой человек, который позволит кому-то увести себя? — резко возразила я. — Я присоединилась к нему по собственному побуждению, Флоор.
Флоор поднял руку, как будто отвергал всякие объяснения и извинения с моей стороны.
— Хорошенькая пара анархистов! Вот вам зададут перцу. Я не удивлюсь, если партия на месяц-другой отстранит нас от работы.
Я подбежала к Флоору, схватила его огромную длинную руку и встряхнула ее.
— Нет, нет! Этого вы не допустите!
Я оглядела круг товарищей, вызывающе тряхнула волосами и вскинула голову:
— Что, собственно говоря, вы тут думаете? Что мы отдыхали и развлекались?.. Нет, мы охотились!
Франс, до этого момента державшийся на удивление спокойно, выступил вперед:
— Охотились? На кого?
— На Фосландера, — отрезала я, впервые почувствовав смущение, так как Хюго обиженно и как будто даже покорно молчал.
— Ну, так и есть, — сказал Рулант. — Я это и предполагал. Они скрылись с такой молниеносной быстротой оба, после того как мы рассказали им, кто выдал Тома, Эдди и Яна…