Ржавые земли
Шрифт:
– Ты должон отыскать пещеру и привести к ней меня! – Голос святого Ипата выдернул Хлыстова из водоворота ярких воспоминаний. – Мы должны вернуться туда! Слышишь, раб? Вдвоем!
Хлыстов смерил монаха настороженным взглядом. Теперь он был уверен: от святоши просто так не отделаться.
– Хорошо. Будь по-твоему, отче, – сказал, почти не кривя душой.
Святой Ипат защелкал языком. Хлыстов решил, что ему удалось убедить монаха.
2
Это место походило на пещерный монастырь. Обычно пакостная природа
Хлыстов удивился (как обычно – молча), когда выяснил, что люди Ипата осели здесь совсем недавно – настолько уверенно они себя вели, и всё было у них под рукой. Оказалось, последователи полоумного монашка были вынуждены покинуть обжитое место по той же причине, по которой и Хлыстов ушел из оазиса: на их территорию покусились Синие.
Некоторых из людей Ипата он когда-то встречал. Наприме, на злосчастном пароходике, так и недоплывшем до турецкого берега. Они были подонками и работорговцами в одном мире, а здесь стали трупоедами и ополоумевшими фанатиками. Из гнилого мяса на свет появились личинки мух. Чего и следовало ожидать; очевидно, люди иного сорта рядом с Ипатом не приживались.
На нижней террасе пылал жаром большой костер, что-то булькало в висящем над огнем котле. Хлыстов повел носом и невольно поморщился: он уже догадался, какие закатывают пиры в «святой» обители. Но бывший террорист мнительным не был – давиться человечиной ему доводилось, Надо будет – сделает это еще раз, хотя задерживаться в этом лагере он, так или иначе, не собирается.
У котла колдовала старуха, которой поручили барыню-сударыню. Простоволосая ведьма вынула из широкого кармана на засаленном переднике тугой мешочек. Развязала тесемку (Хлыстов мгновенно учуял запах смеси из специй) и щедро сыпанула в варево. Неожиданно Хлыстов подумал, что он – болван, обчистил уйму камбузов, но не догадался разжиться пряностями. Держал бы мешочек за пазухой про запас, в случае чего – сменял бы. И не пришлось бы вести через пустошь двуногую овцу…
И Хлыстов принюхался пристальней: уж не его ли худосочную красавицу подадут на ужин одухотворенному племени? С солью да перцем? Впрочем, всё равно. Сударыня-барыня больше не его собственность, и он не властен над ее судьбой. Отбегала свое сударыня-барыня, это и ежу понятно.
Внизу громко ссорились трое мужиков. Битый час они не могли договориться, как переместить некую тяжелую конструкцию с площадки у подножья под нижнюю террасу.
– Тяните за дышло! А я на колесо навалюсь! Замордовали уже, добро с вами!
– Так-растак тебя, Диментий!
– А Ипатушка запретил сквернословить!
– Ничего он не запрещал, так-растак тебе в рыло!
– Да тяните кто-нибудь за дышло! Уморили оба! Ну-ка, навались!!
На цепи сидел
К Хлыстову подошел куцебородый Степка. Бывший кок нынче затесался в приближенные святого Ипата, и даже капитан Матвеев был ему уже не указ.
– Чего стоишь, смотришь кругом? Топай! – распорядился он. – Мне поручили чего-то показать тебе, новичок.
Хлыстов пожал плечами: мол, валяйте, если имеется желание. Степка ткнул трясущейся рукой искушенного людоеда в сторону ступенчатой тропинки, ведущей на верхнюю террасу.
– Туда пошли!
Под гулким сводом пещеры Степка высек кремнем искру, зажег факел (завоняло мазутом – хоть беги!) и повел Хлыстова вглубь. Шагов через двадцать стены по бокам сузились, из темноты показалось возвышение. «Алтарный камень! – сообразил Хлыстов. – Вот суки! Неужто – на заклание? Или… Что?»
На алтарном камне была сооружена пирамида. Из человеческих черепов. Хлыстов молча глядел, как дрожат тени внутри пустых глазниц и носовых впадин, отзываясь на трепет дымного пламени.
– Здесь девяносто восемь, можешь не пересчитывать, – доложил куцебородый с самодовольным видом. – До юбилея не хватает всего двух. Улавливаешь?
Хлыстов едва заметно кивнул. Куцебородый изменился в лице и с неприязнью поглядел на новенького. Его возмутило, что тот смотрит на кучу костей, как на пустое место. Что не пал ниц, стеная от ужаса, не схватился за сердце, не обмочился и даже не побледнел. А Хлыстова черепа не впечатлили совсем. Он отвернулся к боковой стене, посмотрел на неровные ряды закорючек, что покрывали ее от пола до самого верха.
– Кто… это… написал?.. – спросил Хлыстов своим страшным, квакающим голосом. Факел в руках бывшего кока задрожал еще сильнее.
– Д-да все помаленьку… – ответил Степка с запинкой. – Это вроде нашей книги откровений.
– Святой… тоже откровенничает?
– Ипатушка? Ой нет, парень! – С куцебородого и вовсе слетела спесь; каким-то загадочным образом он догадался, что стоит этому стриженному под горшок молодому человеку взмахнуть рукой, как на вершине костяной пирамиды окажется свеженькая черепушка. – Мы сердцем чуем, что излагать надобно. Потопали на свет, а?
Насколько мог судить Хлыстов (языками он не владел, но на русском читал и писал сносно), эти корявые надписи были полной абракадаброй. Святой Ипат, или Вершитель, всецело правил пятью десятками мужчин и женщин. Как он подобрал ключик к их сердцам, Хлыстов пока не понимал. Его люди как будто видели сны наяву, они говорили, выполняли какую-то работу, потом в порыве чувств бросали всё и принимались карябать символы своей кровью, не имея сил справиться с черным зудом, навеянным чарами чокнутого монаха. Просветленные гады даже не смыслили, что с ними происходит!