Ржевская мясорубка
Шрифт:
— Обеспечена. Дивизия имеет крепкий медсанбат. Нам прислали квалифицированных врачей и медсестер. Помогайте на поле боя санитарам. Берегите командиров и своих товарищей. Не бойтесь крови. Но прошу учесть предыдущий опыт. В отдельных частях во время июльского наступления под предлогом помощи раненым многие бойцы бросали передовую, уходили в тыл. Такого нельзя допустить!
— Как поступать с военнопленными?
— Не расстреливать! Отправляйте их в тыл, там разберутся.
— Будут ли разминированы подходы к обороне противника?
— Непременно! Для пехоты сделают проходы шириной полтора метра,
— Такой вопрос, товарищ комдив. Известно, что в июльском наступлении некоторые комбаты повели свои части с развернутыми знаменами, как «белые» в «Чапаеве». А как у нас?
— Мне не известны такие факты. Я никому не разрешу подобной глупости.
Кто-то осмелился спросить насчет заградотрядов.
— Я вам доверяю, — ответил комдив. — Я просил командарма освободить дивизию от заградотряда.
Вот такая нежданная встреча! Вскоре о ней знали во всех частях.
Забегая вперед, скажу: свои обещания комдив выполнил.
22 августа отменили занятия. Солдатский телеграф сообщил: комдив будет проводить смотр полков перед выходом на передний край.
Смотр продолжался целый день.
Вечером старший лейтенант Сухомиров собрал роту.
В лесу на одной из уютных полян под уходящим за горизонт солнцем расположилась вся рота: 129 рядовых и сержантов, 7 командиров — комроты Сухомиров, комиссар, три комвзвода, старшина и санинструктор. Всего числом — 136.
Сухомиров говорил с бойцами спокойно, словно ничего особенного не происходит, но каждый из нас почувствовал, что слова эти важны и даются ему непросто.
— Золотые мои, — начал командир, — послезавтра наша 215-я пойдет в наступление. Для многих из вас этот бой будет первым. Бессмертные! Первый бой для солдата — самый трудный, это боевое крещение. С него начинается и им утверждается священный солдатский долг — защита Родины! Противник силен. Но и вы за короткий срок стали опытнее, лучше подготовлены к схватке с врагом. Запомните! Если вы не убьете немца — он убьет вас! Здесь не может быть никаких колебаний. В атаке не паникуйте, старайтесь сохранять мужество. Нет ничего страшнее страха. Не поддавайтесь ему! Только мышь всего боится. Мы не умирать сюда пришли! Освобождать свою родную землю! Я поведу вас в бой. Я буду с вами! Рядом будут все, кого вы уже хорошо знаете, с кем уже многое испытали! Мы все будем вместе!
Бойцы слушали командира, затаив дыхание, ловили каждое слово, словно станет оно броней и защитой в предстоящем бою.
Когда он смолк, воцарилось молчание.
Первым поднялся Михаил, бывалый солдат из второго взвода. Уважали его прежде всего за честность и открытость, за стремление отстоять свое право на веру. Человек он религиозный — об этом все знали и больше уважали «старика», чем зубоскалили. Комиссар как-то предложил красноармейцу «убрать подальше» крестик, с которым тот прибыл в роту. Михаил крестик не снял. По комплекции он был тоже особенный — тощий, как выструганная палка, даже лицо вытянутое, за что и был прозван «не в коня корм»: сколько бы ни ел, оставался худющим — такая натура. Михаил нередко чудил. Но в этот раз учудил такое, что вся рота ахнула:
— Товарищ старший лейтенант, спасибо за доброе отеческое напутствие. — Не
Сухомиров улыбнулся:
— Есть поговорка: кто смерти боится, тот уже не живет. Разве не так, Михаил?
Сухомиров предложил задавать вопросы. Кто-то тут же спросил:
— Товарищ старший лейтенант, а как бы этак сделать, чтобы и воевать получше, и живым остаться?
Ответил солдату комиссар:
— В бою не рассуждают, в бою все мысли нацелены на одно: уничтожить врага. Гони его, убивай — вот и останешься живым.
По сути примитивный и бодренький совет породил сомнения: все так говорят. Сколько раз мы слышали: «Убей немца!» Но попробуй добраться до немца, чтоб его убить. Сколько времени два фронта — махина! — не могут ухватить противника…
Вопросов вышло много, но все они сводились к трем основным: будет ли танковая поддержка, сумеет ли артиллерия подавить огневые точки противника и почему до сих пор, почти восемь месяцев, мы никак не возьмем Ржев.
— Я очень надеюсь на артиллерию и реактивные установки. Танки будут — у нас их теперь больше, чем у немцев. О Ржеве. Немцы давно засели в городе, окопались, укрепились, оборона немецкая — сильная, поэтому ее до сих пор не прорвали.
Завершая собрание, Сухомиров сказал:
— Завтра вечером выступаем, так что спать не придется, отсыпайтесь сегодня. День завтра — на сборы. Ночью выдвинемся к передовой, займем указанное расположение. Утром начнется общее наступление. Готовьтесь и поддержите друг друга, обращаюсь прежде всего к опытным фронтовикам.
Ушли командиры — и все как-то примолкли, задумались. Почти сто дней, то есть с конца мая, дивизия находилась в резерве армии, почти сто дней мы готовились к предстоящему, ждали этого события — кто с нетерпением, кто показно-патриотически, кто-то с ужасом… И вот: время пришло.
— Чего закручинились, не видно и не слышно, будто камешки на дне реки?! — попробовал расшевелить всех чей-то громкий, нарочито бодрый голос.
Никто не отозвался. Никто не поддержал.
Дымили самокрутки, разговаривали тихо, будто берегли голос — время придет, вот тогда накричишься! Как всегда бывает в психологически сложной обстановке, люди вели себя по-разному. Оптимисты болтали всякую чепуху, посмеивались, шутили, вспоминали веселые истории. Другие помалкивали, тяжело и печально вздыхая. Многие старались даже в мелочах выказать друг другу больше внимания. Говорят: «Если хочешь подбодрить себя, подбодри своего товарища», — наверное, интуитивно следуя этому правилу, мы так и поступали. Обменивались адресами: «Если что, напиши моим». Вспоминали самые важные события из прошлой жизни. Дарили на память простые, но дорогие для солдата вещи. Мне, например, подарили самодельный алюминиевый портсигар — берегу его и по сей день.