С чего начиналось
Шрифт:
– Мы разрабатываем проект космического корабля. Собственно, пока это ещё не корабль, а ракета. Корабль будет создан несколько позже. – Королев повернулся к окну и стал смотреть в хмурое зимнее небо. – Но это не меняет сути дела… Для запуска ракеты необходимо высококонцентрированное топливо. Иначе преодолеть силы гравитации и оторваться от земли невозможно.
Он поднялся со стула и стал шагать по комнате. «Волнуется, – подумал я. – Вот точно так же и Курчатов, когда затрагивает в разговоре какую-то очень крупную, волнующую проблему».
Королев вдруг остановился у окна, стал смотреть вдаль. Потом резко повернулся, подошёл ко мне и, глядя прямо в глаза, спросил:
– Можно нам рассчитывать на ядерное топливо
Я замялся. Такого рода вопросы мы не обсуждали с лицами, не принадлежащими к клану атомщиков. Но дело не только в этом: о Королеве я уже слышал от Курчатова. Но не знал, что у нас в стране параллельно решаются две крупнейшие проблемы века. В каждой из них много неизвестного. Можем ли мы на нынешнем этапе развития работ помогать друг другу? А может, наоборот, этим мы станем лишь мешать друг другу? Нельзя накладывать одну трудность на другую. Тем более что это совершенно разные области. У нас очень много пробелов, белых пятен. «Одни сплошные минусы», – как-то сказал Курчатов.
«Как на Крайнем Севере, мы двигаемся по целине. Край непуганых птиц. Даже сполохи северного сияния не освещают всего, что встречает человека в Заполярье, – любил говорить Завенягин, когда после затянувшихся полночных заседаний мы возвращались домой. – Во всем нужно детально разобраться».
Одни минусы. Хотя в математике минус на минус даёт плюс. Но это в математике! А как будет у нас?..
Королев сидел и ждал ответа, не спуская с меня глаз.
– Нельзя… – начал было я.
– Что – нельзя? – резко перебил меня Королев. – В нашем лексиконе этого слова нет. Да и у вас, видимо, оно не в обиходе. Что – нельзя?
– …нельзя накладывать одну трудность на другую.
– Это в принципе правильно. Вот поэтому-то я и хотел с вами посоветоваться. Мы с вами не только учёные, но также и инженеры. Ведь то, что ныне будет заложено в работе, определит основные направления исследований на ряд лет. Путь, быть может, хотя и правильный, но не самый оптимальный. Мы должны спешить. И мы, и вы. Поэтому меня и волнует вопрос, каким путём идти: развивать работы по химическому топливу или делать ставку на ядерную энергию?
– Мы ещё не находимся на такой стадии, чтобы можно было говорить о возможности передачи ядерных материалов для каких-то других целей, – заметил я. – Да, по чести говоря, ещё и не ведаем, что это будут за ядерные материалы, когда дело дойдёт до их промышленного производства. Вы же хорошо знаете, что лабораторный образец обычно отличается от промышленного. Надо бы многое проверить на полупромышленных, пилотных установках. Но нет времени. Их надо проектировать, строить. Когда однажды я заикнулся об этом, Завенягин мне сказал: «Сам знаю, что так было бы надёжнее, но для нас это неприемлемо…» – «Что же, значит, от пробирки сразу следует переходить к промышленному агрегату?» – спросил я тогда Завенягина. «Да, видимо, так, – подтвердил он. – Но результат, полученный в пробирке, должен полностью отвечать всем требованиям промышленного производства. Вот это мы и должны обеспечить. От обычной схемы создания новых производств наша отличается тем, что в ней отсутствует элемент времени. Времени у нас нет», – повторил он несколько раз. Вот так-то… Как быстро мы успеем создать промышленное производство ядерных материалов, этого я вам, Сергей Павлович, сказать не могу, да и вряд ли кто сможет… И, кроме того, насколько я представляю, вам не просто ядерные материалы нужны, а ядерный двигатель. Не так ли? Королев молчал.
– Я думал, что у вас эти задачи уже разрешены, – наконец произнёс он. – Такое впечатление у меня создалось при разговоре с физиками. Теперь я вижу, что ошибался.
– Вы же знаете, что любому учёному, не связанному с производством, всегда кажется, что разработанный им процесс или созданная модель машины или прибора легко и быстро могут быть освоены на
– Все это понятно, но скидки нам на это никто не даёт. Вот это для меня ясно, – сказал Королев. – И вместе с тем я всегда боюсь просчётов, когда из институтских лабораторий мы переходим к заводскому производству. Наибольшее количество просчётов у нас всегда на этом этапе. Поэтому в авиационной промышленности при главных конструкторах мы создали опытные заводы. Конструктор должен вмешиваться в каждую мелочь и помнить: в нашей области мелочей нет. Все важно. Необходимо неукоснительно, скрупулёзно все проверять и быть придирчивым. Да, если хотите, именно придирчивым: только строгое соблюдение всего, что создано конструктором и выстрадано им, может обеспечить успех. У вас, видимо, действуют те же самые законы. Я не терплю таких рассуждений: «У меня получается, значит, и у них пойдёт». Пойдёт-то пойдёт, но когда, какие барьеры нужно будет преодолеть? Вот в чем вопрос! Поэтому я и хотел встретиться и поговорить: нам понять друг друга легче, мы с вами инженеры… Так что, вы советуете не связываться с вами и оставить пока в покое ядерное топливо как резерв на будущее? Так, что ли?
– Боюсь, что так, – подтвердил я.
– Но все-таки я хотел бы установить с вами контакт, может быть, на каком-то этапе нам потребуется то, над чем вы трудитесь. Не возражаете?
– Конечно, нет, наоборот, рад буду.
Лицо Королева осветила широкая мягкая улыбка, оно изменилось сразу, стало каким-то добродушным и располагающим. Мы расстались.
Я долго находился под гипнозом этой первой встречи, хотя и разговор-то как будто был обыденным (такие мне приходилось лести очень часто), и все же было в нем ещё что-то трудно передаваемое. Чувствовалось, что Королев знает, чего хочет, будет этого добиваться и добьётся. Ибо понимает, где лежат основные трудности, реально их оценивает и упорно ищет возможности их преодоления. Этот человек – реалист, знающий конкретные условия, в которых приходится действовать, и понимающий психологию людей, их слабые и сильные стороны. Такие люди редко ошибаются. Но к этому их привёл длительный и нелёгкий опыт.
Позже Королев стал мне звонить, спрашивать мнение об отдельных специалистах, привлекаемых к работам, а также интересоваться состоянием разработки отдельных приборов и материалов. Мы быстро перешли на «ты», подружились.
– А кто у вас главный Архимед в области защиты от радиоактивного излучения?
Я назвал. И спросил его:
– А почему это тебя так стали интересовать средства защиты от радиации? Мне думается, то, что мы используем при строительстве атомных реакторов, для ваших кораблей не годится. Защита будет иметь слишком большой вес.
– Да мне эти сведения нужны не для защиты кораблей, а для защиты будущих обитателей Луны, а может быть, Марса. Все-таки там мы высаживаться будем, и необходимо подумать о безопасности космонавтов. По всей видимости, надо будет заготовить специальные детали убежища. Отправить их на место высадки, а там собрать. Меня и интересуют методы расчёта защиты, а также перечень возможных к использованию для этих целей материалов.
– Ты, видимо, скоро собираешься в космос с высадкой, если уже готовишься к строительству убежища? – спросил я.