С этим я справлюсь
Шрифт:
Я прошла прямиком к двери и, не глядя по сторонам, поднялась на две ступеньки. В конце концов, я жена директора. Первый ключ вошел в замочную скважину, но не поворачивался, а потом застрял и никак не вытаскивался. Пока я билась, проехали две машины. Наконец я вырвала этот ключ и сунула следующий. Он подошел, и я нырнула внутрь.
Там было темно, свет проникал только из окошка над дверью. Следующую дверь я не стала плотно прикрывать, чтобы хоть какой-то свет падал внутрь. В коридоре тоже было темно, но я знала в нем каждый дюйм. Надо пройти вглубь, повернуть направо,
Дверь внизу у лестницы вела в печатный цех. Обычно её закрывали на ночь, но сегодня она осталась открытой. Я остановилась в дверном проеме и осторожно заглянула внутрь.
Через окна свет с улицы падал на машины и кипы бумаги; но больше всего меня поразила тишина. Мне не приходилось бывать в пустых цехах, и безмолвие казалось глубже оттого, что я помнила стоящий здесь все время шум.
И тут в абсолютной тишине раздался шелест. Я окаменела, прислушиваясь. Это из-за сквозняка шуршала бумага. Вздохнув, я зашагала по лестнице.
Я добралась до комнаты, в которой стояла копировальная техника, и вытянув вперед руки, миновала её. На пути попался стул; но шум никто не услышит, а вот свет могут увидеть с улицы.
Дверь в мою прежнюю комнату была заперта, но я подобрала ключ и вошла. Марк говорил, что теперь там хозяйничает женщина среднего возраста, толковая, но медлительная. Интересно, сколько конвертов с заработной платой успели сделать они с Сюзен Клейбоун?
На окнах штор не было, поэтому пришлось обходиться без света. Ключ в сейфе легко повернулся и замок открылся, словно его смазали. Я с натугой открыла дверь на себя и включила фонарик.
За это время ничего не изменилось. Конверты лежали в корзине, оставшиеся деньги – в нижнем ящичке. Я вывалила их в сумку – разумеется, только банкноты и серебро, а медь оставила. Потом я достала корзину и стала собирать конверты.
Происходит то, что должно было произойти шесть месяцев назад., думала я. – Я беру те же деньги, из того же сейфа. Из-за вмешательства Марка теперь меня знают под настоящим именем и будут по нему разыскивать, значит, чтобы спастись, нужно уезжать из страны. Из-за его вмешательства я теперь замужняя женщина, а не одинокая, как прежде, и Фьюри нет в живых, и сам Марк в больнице, а завтра или через день ему предстоит пережить ещё одно потрясение, когда обнаружится, что я уехала навсегда.
Я вытряхнула содержимое нескольких конвертов себе в сумку и опять остановилась. По непонятной причине меня вдруг захлестнула волна тоски по Фьюри, всю даже затрясло. Бог знает, почему. Я разозлилась на себя за слабость. Такую слабость, что вряд ли смогла бы выйти отсюда с деньгами и доехать до Торки.
Я посмотрела на деньги, посмотрела на свою сумку, уронила все на пол, села и постаралась собраться с мыслями. Ужасно, когда вдруг выясняется, что ты сам не знаешь, чего хочешь.
Ведь такое со мной случалось уже второй или третий раз. Смерть Фьюри – вот что тому виной. Но так было и прежде. Это что-то значит, но что?
Я собрала деньги с пола, положила их в сумку и сгребла следующую партию конвертов. И тут поняла: со мной действительно
Так в темноте я просидела больше получаса, борясь с собой. И конце концов решила денег не брать. Не потому, что я вдруг стала такой доброй, просто есть вещи, которые не можешь сделать – и все. Можно бросить мужа, но ограбить его, забрать ключи, пока он в больнице, взять тысячу фунтов, да ещё и предоставить ему потом объясняться – нет, так не годится.
Иногда все продумаешь, предусмотришь, план кажется замечательным, но доходит до дела, и все летит кувырком. Но сейчас было совсем наоборот, вот что странно. Все шло по плану, так я сама все погубила. Или дело в том, что планы я строила неделю назад и теперь слепо следовала им, хотя за это время все бесповоротно изменилось?
Я сидела, вокруг меня было столько денег – и в сейфе, и в сумке, и на полу, а я жалела, что вообще родилась да свет, что не утонула тогда в море. Я старалась вспомнить все плохое о Марке и о нашей свадьбе, но набралось не так много. Один раз я даже закрыла было сумку. Но теперь я не могла обмануть себя. Что-то во мне переменилось.
Открыв сумку, я принялась выкладывать деньги обратно, и каждую пачку доставала с такой болью, словно вырывала зуб. Я проклинала себя и, даже выкладывая деньги, я не могла удержаться, чтобы не подсчитать сумму. Банкноты в пачках по пятьдесят фунтов в каждой и конверты с получкой… Каждую пачку, которую я вынимала из сумки, я отбирала у мамы; ведь я собиралась убедить её взять эти деньги; они дали бы ей возможность продержаться года три. Но даже эти мысли не помогли. Ведь мама может отшатнуться в ужасе и не взять ни гроша, когда узнает, что деньги краденые.
Так что если я приеду к ней с пустыми руками, ничего не изменится. Это будет иметь значение только для меня самой. Все, что мне сейчас нужно, это две сотни фунтов. Придется жить на них, пока не найду работу во Франции.
Когда все деньги были разложены, я стала закрывать тяжелую дверцу сейфа, и мне пришлось на несколько минут остановиться, прежде чем я решилась её захлопнуть. Сопела я так, словно пробежала целую милю. Когда все было кончено, я повернула ключ и наощупь выбралась из комнаты.
Кругом все было тихо.
Я вышла из типографии и уехала.
К двенадцати я добралась до Ньютон-Эббота, проделав весь путь без единой остановки. К счастью, бензина было достаточно.
Чем ближе я подъезжала к Катберт-авеню, тем меньше мне нравилась мысль рассказать маме правду. Могу себе представить, как она посмотрит. Ведь я была для неё светом в окошке, всем, что у неё есть. Но если не расскажу я, вскоре сообщат полиция. По крайней мере, я могу попытаться объяснить.
Что объяснить? Как стала воровать вместо того, чтобы довольствоваться нищенской зарплатой, работая всю жизнь в одной конторе? Как обнаружила, что сообразительней большинства окружающих, и решила этим воспользоваться? Как поняла, что легче вести двойную жизнь, множить и множить эти жизни в целях предосторожности? Как вышла замуж и ничего ей не сказала?