С малых высот
Шрифт:
– Командир! Разбит руль поворота и стабилизатор! - сообщил через некоторое время Добрынин. - Я ранен в руку и в ногу.
Машина Пащенко стала крениться вправо. Казалось, она вот-вот перевернется. По ее броне ударили еще два снаряда и повредили мотор. Положение стало критическим. Каждую секунду мог возникнуть пожар.
Напрягая все силы, летчик повел подбитый самолет на посадку. Он внимательно обшаривал взглядом землю, выбирая подходящую площадку. Внизу, на берегу Дравы, шел ожесточенный бой. А дальше виднелся лес, залитый
Бронированная машина, срезая верхушки деревьев, пошла к земле. Треск, шум, удар... Штурмовик стал медленно погружаться в воду...
– Радуга-восемь! Я - Кремний. Бой прекратить, идите домой! Молодцы, спасибо! - передал по радио заместитель командира дивизии, хорошо "видевший" весь бой со станции наведения.
Наши самолеты на бреющем пошли к аэродрому. Все - сначала истребители, потом штурмовики - сели благополучно. Только Петр Орлов продолжал ходить по кругу. У его штурмовика не выпустилась правая "нога".
Но Орлов и сам знал об этом. Он применил аварийный выпуск шасси. И это не помогло. Осколки вражеских снарядов сделали свое дело.
– Кама-двенадцать! Доложите командиру, что прошу разрешить посадку на левое колесо.
– Есть доложить, - дрогнувшим голосом ответила радистка Таня Дружинина.
Круглолицая, чернобровая сибирячка была в курсе всех наших дел, знала, кто как ведет себя в воздухе, быстро различала летчиков по голосу. Так было и сейчас. Ей было уже известно, что с задания не вернулись Селиванов и Пащенко. Неужели погибли? Ведь всего двадцать минут тому назад она слышала их веселые голоса.
Теперь вот случилась неприятность у Орлова. Он просит разрешения посадить самолет на левое колесо. Таня живо представила себе картину такой посадки... Летчик ударяется головой о приборную доску и теряет сознание. Именно так было три дня тому назад, когда один из летчиков-истребителей посадил машину на фюзеляж у самой границы аэродрома. Сегодня это тяжелое испытание выпало на долю Орлова. Того самого летчика, который сегодня вечером обещал прийти к ней на радиостанцию слушать маяк... Неужели?..
– Товарищ подполковник, - говорит она срывающимся от волнения голосом. - Орлов... просит разрешения садиться... на одно колесо... Убьется ведь, товарищ командир.
– Пусть садится, - ответил спокойно Шевригин. - Не волнуйся, Таня! Все будет хорошо. Это же Орлов! Одна фамилия чего стоит!
Потом взял в руки микрофон и передал:
– Орлов! Кама-двенадцать! Посадку разрешаю.
– Вас понял! - отозвался летчик.
Орлов плавно подвел самолет к земле, выключил зажигание, перекрыл бензокран и увеличил левый крен. Машина коснулась колесом полосы, покатилась. Ее скорость гасла. Мы затаили дыхание... Самолет вот-вот зацепит землю правой плоскостью. Тогда... начнется страшное. Но Орлов начеку, он ждал этого момента. Как только правая плоскость стала опускаться, он резко дернул кран шасси, поставил его в положение "убрано".
Санитарная машина, а за ней грузовая и легковая уже мчались к месту посадки самолета. Врач Оскар Ефимович Брудный первым вскочил на крыло "ила" и открыл фонарь. Орлов неподвижно сидел в кабине, опустив голову.
– Жив? - взволнованно спросил доктор.
– Кажется, да, - поднимая голову, выдавил из себя летчик. По его лицу катились крупные капли пота.
Орлов выбрался из кабины. Со всех сторон его окружили боевые друзья. Все стали хвалить его за хладнокровие и мужество. Кто-то сказал, что он имел полное право покинуть самолет.
– Да разве такого красавца можно бросать?! - горделиво возразил Орлов и размашисто зашагал к командному пункту.
Пащенко изо всех сил старался выбраться из кабины, но безуспешно: фонарь заклинило. А через открытые форточки хлестала вода. Скоро она заполнит кабину, и тогда - конец.
Говорят, перед лицом смерти человек способен на невозможное.. Видимо, так случилось и на этот раз:
Иван Пащенко сумел вылезти из кабины через узкую форточку фонаря.
Он сразу же бросился к своему другу, воздушному стрелку. Тот лежал без сознания, лишь изредка стонал. Тлеющий комбинезон его дымился, правый рукав был в крови.
Летчик вытащил стрелка из кабины, положил на крыло и стал пригоршнями обливать его горящую одежду.
– Застрелите меня, командир... - услышал он.
– Брось, Илья, будешь жить, мы с тобой еще повоюем...
Пащенко осторожно снял со стрелка меховой комбинезон и перевязал ему раны. Добрынину стало легче. Он открыл глаза.
– А где мы находимся? - спросил он, приходя в сознание.
– На отдыхе в лесу, - шутливо ответил Пащенко. На бледном лице Добрынина мелькнула тень улыбки.
– Откровенно говоря, даже не представляю, где нас угораздило упасть, уже всерьез сказал летчик. - Но на скорую помощь рассчитывать не приходится. Давай твой автомат, и будем помаленьку двигаться.
Старший лейтенант взвалил Добрынина на спину и медленно побрел от самолета. Идти было тяжело. Ледяная вода, доходившая до пояса, плавающие ветки и поленья сковывали движения.
Откуда-то справа доносилась пулеметная стрельба. Очевидно, там шел бой. Пащенко решил идти именно туда.
Около часа он медленно брел, продрогший и измученный, с тяжелой ношей на плечах. Несколько раз за это время Илья просил его оставить, потом вдруг странно вскрикнул и замолчал.
Затопленному половодьем лесу, казалось, не будет и конца. А летчик все шел и шел. Но вот наконец деревья расступились, и впереди показался небольшой островок.
Пащенко выбрался на сухой берег и осторожно уложил стрелка на траву.
– Холодно что-то, Ваня, - сиплым голосом сказал очнувшийся Добрынин.