С престола в монастырь (Любони)
Шрифт:
Слуга ушел, закрыв за собою дверь.
Молчание продолжалось несколько минут. Мешко вздохнул, медленно стал приподниматься и, сев на своем ложе, сказал:
— Ты знаком с новой верой немцев? Расскажи что-нибудь… Ведь Христом зовут их Бога?
— Да, милостивейший князь, — медленно ответил Власт, которого обрадовал вопрос князя. — Да, Христос был Богом на земле и вознесся на небеса. Сошел Он с небес для того, чтобы сеять правду и искупить своей кровью грехи людей.
— Да, знаю, был убит… замучен… — сказал Мешко.
— И
Князь, услыхав это, посмотрел на Власта с недоверием и страхом.
— И творил чудеса? — спросил он тихо.
— Творит их Он и теперь, — прибавил Власт.
Мешко, как будто пугаясь собственного голоса, спросил его почти шепотом:
— А ты христианин?
У Власта забилось сердце.
Хотя в интонации голоса князя не было ничего грозного, Власт все-таки не был уверен, как примут его признание, и не подпишет ли он этим себе приговор. В этот момент он вспомнил отречение от Христа апостола Петра… но тотчас отбросил от себя это искушение и с мужеством ответил:
— Да, милостивейший князь, я христианин! И если бы мне пришлось страдать за это и поплатиться жизнью, я не отрекусь от моего Бога.
Изумленный князь долго смотрел на вдохновенного юношу.
— И не боишься смерти?… — спросил он.
— Нет… там ждет меня вечная жизнь и счастье.
— Вечная жизнь!.. — проворчал князь, вставая. — А ты в этом уверен?
— Бог нам это обещал, милостивейший князь.
Со странным выражением на лице не то насмешки, не то страха, князь бросился на ложе и задумался. Жуткое молчание длилось довольно долго.
— А ты чудеса творить умеешь? — спросил, наконец, Мешко.
— Нет, мой князь, их не творит никакой человек, а только один Бог.
Мешко как будто не понимал.
— Есть ведь христиане, творящие чудеса? — промолвил он.
— Да, князь, есть святые люди, через посредство которых Бог творит чудеса.
Мешко опять задумался и, казалось, совсем позабыл о присутствии молодого христианина.
Власт с бьющимся сердцем всматривался в лицо князя, желая узнать, прощает ли он его или велит казнить. Но князь просто думал о рассказанном.
Вдруг он начал расспрашивать Власта о немецком цесаре.
— А что немецкий цесарь силен? — спросил Мешко.
— Не знаю, есть ли какой сильнее, чем немецкий цесарь… Даже и тот, что живет в столице на берегу моря. Владения его простираются до страны, где совсем нет зимы, а с другой стороны, до края вечных снегов. Господствует он над королями и князьями и владыками, имеет огромное войско и сокровища. Сила его страшна…
Мешко улыбнулся с недоверием.
— И все-таки его маркграфы и князья ни сербов, ни поляков покорить не сумели!.. — проворчал как бы про себя князь. — Из наших они только чехов сумели перетащить на свою сторону, но чехи им изменят, когда настанет удобный момент… Пошли вместе с немцами на венгров, которые и нам много вреда делали.
Затем Мешко начал расспрашивать об обычаях в замках, о том, какое у немцев оружие, о военных порядках.
Власт отвечал медленно, описывая все, что видел: старые города, старинные замки на вершинах гор, железную броню рыцарей, богатство цесарской сокровищницы и роскошь дворцов и храмов.
Князь слушал Власта, не перебивая его.
Слушал то с грустной задумчивостью, то с напряженным вниманием, когда Власт рассказывал о воинах, то с презрением, когда он говорил о богатствах.
Но о войсках и военных порядках Власт меньше всего мог рассказать, так как сам мало понимал в этом.
Нелегко было угадать, о чем думает Мешко, но все же казалось, что в этот момент он обдумывал средства померяться силами с немцами, нисколько не пугаясь их превосходства.
Когда наконец Власт утомленный замолк, Мешко посмотрел ему глаза и, понизив голос, сказал:
— Смотри, не проболтайся о том, что ты христианин! Если бы мне об этом доложили, то пришлось бы тебя казнить. А ведь мне отца твоего жаль. Мы поклоняемся нашим старым богам, других у нас не знают. Ничего общего с врагом иметь мы не можем, нет!..
Когда Власт хотел было уже попрощаться, князь вдруг прибавил:
— Домой не уезжай, оставайся здесь! Мне нужно о многом, касающемся неприятеля, спросить тебя. Враги наши стараются захватить все, что можно… Стогнев даст тебе помещение. Отпущу я тебя вскоре, а пока живи здесь и молчи.
Власт вышел приискать себе приюта на ночь, а князь опять лег и глубоко задумался.
Сюда доносились песни женщин, визг и лай собак и хохот. Иногда это стихало, но вскоре опять шум и гам возобновлялся с еще большей силой.
Вдруг в дверях показалась немолодая женщина высокого роста, роскошно одетая, вся осыпанная драгоценностями. Из-под белого чепчика выбивались пряди черных с проседью волос. От ее былой красоты остались лишь большие черные, искрящиеся глаза и маленький ротик, теперь гневно сжатый.
Переступив порог, она вытянула как бы с мольбою свои белые руки и, поклонившись князю, обдумывала, с чего начать ей говорить, и то поглаживала свои волосы, то поправляла складки своего платья.
— Что нового расскажешь, Ружана? — спросил князь рассеянно.
— Да то, что всегда, милостивейший пане. Здоровье мое пропадет при ваших женах. Того гляди, которая-нибудь из них отравит меня ядовитым зельем. Все они злые и ревнивые ведьмы…
— Что опять случилось? — смеясь, спросил Мешко.
— А то, что там бывает ежеминутно, как только проснутся эти ваши богиньки! Пожирают они меня и друг друга, глаза готовы выцарапать! Прислушайтесь, милостивый князь, визг какой! Когда одна поет, другая непременно рвет и мечет. Ничем их нельзя успокоить. Никто не слушается меня. — Она скрестила руки на груди и, став напротив князя, казалось, умоляла о помощи.