С шашкой против Вермахта. «Едут, едут по Берлину наши казаки…»
Шрифт:
Мы стали готовиться к выходу из окружения.
Противника обманула наша сильнейшая артиллерийско-минометная подготовка. Он ждал контратаки, а полки, быстро свернувшись, под покровом ночи выскользнули из Фишбаха. Но нашу дорогу оседлали альпийские егеря, спустившиеся с гор. Они закрепились в селе Виницхель. Нам надо пробивать, проламывать этот крепкий заслон. И без промедления. Очухаются гитлеровцы в Фишбахе, кинутся следом, и мы окажемся между молотом и наковальней.
Удивительная это была атака, проведенная, как потом говорили пленные, не по «военным правилам». На село, вражеские оборонительные позиции, мы кинулись сразу всем полком — сабельники, пулеметчики на тачанках, танки (их у нас было три), артиллерийские упряжки, автомашины, кухни. Со стрельбой, грохотом, свистом, улюлюканьем, гиками. Со стороны поглядеть — дикая орда неслась, неудержимая и страшная.
Горные егеря побежали. А полк, проскочив горящее село, остановился. Здесь он пропустил вперед штаб дивизии, 39-й полк и отряд пограничников, а сам перешел в арьергард, чтобы охранять дорогу с тыла. Двинулись дальше. Прошли село Вольдбах, в лесу устроили привал. Сюда вернулась посланная вперед разведка. Дорога впереди снова оказалась перекрытой противником, и силы его значительно большие, чем в Виницхеле. Есть тяжелое вооружение: самоходные артиллерийские установки и бронетранспортеры. Привальный отдых пришлось закруглять. Снова бой. Теперь оборонительный. Он продолжался в течение трех суток, пока не подошли к нам стрелковые части. 27 апреля дивизия окончательно вышла из боев и расположилась в городке Чайдегендорф.
Тяжел для нас был этот, последний, рейд. Обещанных наград и повышений в звании никто из нас не получил. Мы с большим трудом дошли до Фишбаха, перерезали и оседлали автостраду Белград — Вена, но удержать ее до подхода других частей фронта не смогли, хотя и не по нашей вине. Но так или иначе, поставленную перед нами задачу выполнили не полностью и не до конца.
Здесь, в Чайдегендорфе, к нам и пришла весть, которую ждал весь мир: о капитуляции Германии, о нашей великой Победе. В те самые первые счастливые минуты мне почему-то вдруг вспомнился старый воин, мой коновод Николай Иванович Чернышев. Он непременно сказал бы: «Ну вот и окончена военная работа. Теперь, немножко передохнув, надо браться за мирную работу».
На всех фронтах смолкли пушки, а в Австрийских Альпах все еще шли бои и умирали солдаты. На что еще надеялись гитлеровские выкормыши, чего еще ждали, не складывая оружия, понять было трудно. Только 16 мая последняя их группа поняла, что дальнейшее их сопротивление бесполезно, и сложила оружие.
Домой мы шли своим ходом. Шли через всю Венгрию и Румынию. В конном строю. Шли через места недавно отгремевших боев. Как-то трудно, непривычно было представить, что в летнем синем небе не появятся теперь самолеты со зловещими крестами на крыльях, а из вон той недальней рощи не хлестнут смертельным свинцом пулеметы. Этот марш длиною около двух тысяч километров мы назвали маршем Победы.
На марше Победы по Румынии в нашем полку произошел курьезный случай.
Лихие и отчаянные головушки из первого эскадрона привели и подарили своему командиру отлично выезженного, серого в яблоках, картинно красивого жеребца. Был негласный приказ по всей дивизии забирать с собой всех обнаруженных в пути следования по территории Венгрии и Румынии лошадей и ставить их в строй, так как конское поголовье в нашей стране война почти полностью «съела». Гвардии капитан Строганов — командир эскадрона от такого подарка, конечно, не отказался. А потом… горько сожалел. А дело все состояло лишь в том, что этот картинный жеребец был «найден» казаками эскадрона в королевской загородной вилле около города Темишиоры и принадлежал лично королю Румынии, Михаю. С большим сожалением жеребца пришлось возвратить владельцу. Командир же эскадрона Михаил Строганов, как это было объявлено в приказе по полку, был понижен в звании (правда, только до границы нашей страны) на одну ступень, то есть стал старшим лейтенантом. Королю Румынии Михаю об этом было тотчас сообщено, и конфликт был улажен.
До войны в нашей стране лишь немногие ездили за границу. О туризме, путешествиях и разных там круизах я и мои сверстники понятия не имели. Нам, советским людям, в те годы было не до загрантуризма и путешествий. Мы считали это уделом бездельников, исключая, конечно, поездки по служебным делам и официальных лиц. А вот сейчас, в эту войну, в силу необходимости, мы все поголовно стали туристами, только военными.
Когда мы перешли, преследуя противника, рубеж своей Родины, каждого из нас интересовало: а
Первой страной была Румыния. Вот я и хочу рассказать читателю, какой она предстала перед нашим взором периода тех лет.
Румынский город поразил нас широко развитым кустарным промыслом и торгашеством, а деревня нищетой и патриархальщиною. С нашим приходом городские кустари и ремесленники очень быстро приспособились даже к нашим военным нуждам: стали изготовлять крючки и пуговицы, звездочки для головных уборов и погон, подворотнички, погоны для любого звания и ранга вплоть до генеральских. Ковали шпоры, стремена, подковы и ухнали, шили фуражки, пилотки и шапки военного образца по заказу и оптом. Дошло до того, что начали отливать и штамповать ордена и медали, только не ставили на них порядковых номеров. В общем, держали нос по ветру. Торгаши развернули большую сеть различных питейных и увеселительных заведений. В маленьком городке Фокшаны, с населением около 30 тысяч, кто-то насчитал более десяти таких заведений.
Румынская деревня с ее мелкотоварным хозяйством напоминала нашу дореволюционную. На маленьких клочках земли румынский крестьянин выращивал кукурузу (основная культура), коноплю, подсолнух, картофель, овощи и фрукты, предпочтительно виноград. Благо, позволяла все это выращивать их благодатная природа. Зерно кукурузы румынский крестьянин размалывал и варил мамалыгу, которая заменяла им хлеб. Семена подсолнуха и конопли давили на масло, а жмых шел на корм скоту, стебли этих культур шли на кровлю всех построек и на топливо. Виноград и другие фрукты перерабатывались на соки и вино. Мне не раз удавалось видеть, как это делается. Мешок, наполненный виноградными гроздьями, кладут в деревянное корыто или кадку и босыми ногами на нем топчутся. Топчутся до тех пор, когда все ягоды будут раздавлены. Затем сок сливают в бочки, пропуская его через ткань или сито. Сок перебродит — и готово сухое вино. В торговле крестьянин покупал лишь самое необходимое — спички, мыло, керосин… Да и это не всем было доступно. Многие хаты освещались лучиной, когда-то печально воспетой на Руси, и жирниками. Огонь добывали огнивом-кресалом. Одежда и обувь крестьянина тоже домашнего изготовления. Из конопли и шерсти овец на деревянных ткацких станках (у нас называли их кроснами) ткались холсты и шерстяные полотна, из них шили одежду. Из шкур домашнего скота сами же делали кожу, из которой шили обувь. Жилые дома в деревне, как правило, деревянные и реже саманные с глухими, темными сенями. Окна в домах узкие, маленькие и обязательно зарешеченные железными прутьями. Дверь на массивных железных полосах, закрепленных болтами и гайками, замки огромные, амбарного типа. Вот это-то нас больше всего и забавляло. «Что это? — спрашивали мы. — Домашняя тюрьма?» «Нет, — нам отвечали, — это мой дом, а мой дом — это ж моя крепость». — «А какие же богатства вы укрываете в своей крепости?» Люди, не лишенные юмора, отвечали: «Нищету».
Усадьбы, на которых стояли «дома-крепости», огорожены тыном из лозы, реже заборами из камня-плитняка. Скот — козы и овцы, коровы и лошади содержатся в плетеных стайках и хлевах.
Венгрию же мы увидели в полном контрасте с Румынией. Первое, что запомнилось, это всюду прекрасные дороги. Все города связаны с Будапештом, а многие и между собою асфальтовыми или асфальтобетонными автодорогами с разделительной полосой для двухстороннего движения. По бокам имеются насаждения фруктовых, тутовых или декоративных деревьев. Кроны их на некоторых участках сомкнулись через дорогу. Катишь по такой дороге, словно по зеленому коридору. Свежий душистый воздух, прохлада даже при знойном солнце. Этакая красота! Проселочные дороги почти все тоже гравийно-песчаные и тоже в густом зеленом наряде по окаемам. Какой бы слякотной в ту зиму сорок пятого года погода ни была, дороги хорошо нам помогали делать стремительные 100-километровые марши за одну ночь.
Села здесь несравненно богаче румынских. Дома больше всего кирпичные или шлакоблочные и реже деревяннорубленые или саманные. Каждый дом имеет красивый вид и построен как бы на века. Кровли их сплошь из жести, красной черепицы или из асбестоцементных плиток, редко из рубероида. У каждого дома имеется остекленная веранда или открытая терраса. Оконные проемы, двери и даже стены домов покрашены в теплые, веселые тона. Усадьбы со стороны улицы обнесены невысокими каменными заборами, с воротами и калитками из металла. На усадьбах у всех домов сад из фруктовых деревьев, ягодников и цветников. Живи, радуйся и отдыхай!