S-T-I-K-S. Вмерзшие. Книга 2. Клейменые холодом
Шрифт:
Раздался характерный хруст ломающегося мороженого мяса и костей. Ноги так и остались на месте, а вот туловище откинулось назад. Я пристегнул его ремнем безопасности, чтоб постоянно не удерживать.
– Ну, что тут у нас? – Замок бушлата категорически не поддавался, пришлось резать куртку.
На погонах кителя два крестика, что бы это ни значило. Военный был не очень богат. Паспорт на растопку, отсыревшие спички и снова ненужные сигареты, правда, на этот раз довольно необычные, с харизматичным изображением товарища Маяковского.
– О, сухарики! – радостно выдал я, открывая бардачок.
Там нашлась раскрытая пачка сухого кошачьего корма и сухпаевский шпик аж две тысячи седьмого года выпуска. «Ну, жрать захочешь – и не такое сточишь», – подумал я, прихватил то и другое.
Закончив осмотр, выпрыгнул и упал от приступа головокружения. Нужно срочно выбираться. Петляя, как разметка на трассе провинциальных городов, выполз из Черноты и облегченно рухнул в снег, отрубив дар. Дурнота начала отступать. Отдышавшись, закинул в рот пару горстей снега и посмотрел вдаль.
Конца белой равнине не было видно. Единственный плюс – следов тварей тоже пока не заметно, но это не значит, что они не караулят меня в анабиозе. А еще не следует забывать про периметральные миграции, я все-таки на границе. Хотя, думаю, рев скреббера слышен на много километров, и все, что имело хоть какие-то зачатки разума, скрылось так далеко, как только могло.
Поборов головокружение, обреченно поднялся на ноги. Хлебнул Шаманского отвара, закинул в рот споран, спрятал начавшие мерзнуть руки в карманы и побрел, проваливаясь по колено в снег.
Так и шел весь день, монотонно переставляя задеревеневшие ноги. Чувствовал себя обреченным големом, которого воля хозяина толкает на бессмысленное путешествие через пустыню. Наст хрустел под ботинками, кошачий корм хрустел на зубах. По мере пути снег становился все более плотным и почти перестал проваливаться. Следы зараженных встречались крайне редко, а те, что попадались, столь давние, что твари, оставившие их, должны были уже отъесться до размеров двухэтажного коттеджа.
Когда впереди показались невнятные изгибы ровной линии горизонта, поначалу я принял их за мираж, потом за последствия принятия Шаманского отвара. По мере приближения они не исчезали, может, и не являлись плодом моей бурной фантазии.
На застывшем лице нарисовалась улыбка. Даже такая малейшая смена пейзажа оказалась способна поднять мой боевой дух. Чем ближе я подходил, тем больше деталей мог рассмотреть, и шкала поднявшегося было настроения стремительно упала вниз.
Впереди показалась стена торосов. Ледяные глыбы разного размера протягивались от края до края горизонта. Не видно, когда они кончаются, и кончаются ли вообще. Эти блестящие на солнце обелиски были как поваленные бурей исполинские кресты на заброшенном кладбище, или бурелом в старом дремучем лесу. Обойти их не представлялось никакой возможности. Как известно, нормальные герои всегда идут в обход, а я, видимо, ненормальный.
Возможно, когда-то здесь располагался кластер с озером или, чем Стикс не шутит, даже морем. С равным успехом это может быть и очередной эксперимент создателей Улья. На секунду страшная мысль кольнула сознание. А что, если я не на юго-востоке, а где-нибудь на далеком западе, и за этой стеной торосов само Пекло?
Лучше, если бы там был Ледокол, но таких подарков от Улья ждать не стоило. С другой стороны, если это озеро, то теплилась надежда найти хоть какое-нибудь суденышко или еще что-то в этом роде. Да пусть хоть очередного мертвеца с бутылкой живчика. Главное, чтобы озеро не из «Божественной комедии» Данте, а то антураж подозрительно похож.
Знать бы, какова в ширину эта сраная полоса препятствий. Если начну ее преодолевать, то обратного пути уже не будет. Я с горечью посмотрел на подошву ботинок и прикинул, сколько раз предстоит поскользнуться. Плюнул на все, сделал еще глоток отвара и, выбрав ледяной обломок поменьше, начал взбираться на него.
Местами меж льдин несколько метров удавалось пройти относительно спокойно. Дважды ботинок застревал в щелях, и я чудом не выворачивал лодыжку, выскальзывая из обуви. Постоянные остановки, чтоб согреть руки, начинали раздражать. До захода солнца кажущийся бесконечным ледяной лабиринт никак не успеть преодолеть.
Я ухватился за край очередного обломка и, подтянув себя, вскрикнул от ужаса и рухнул обратно, в очередной раз приложившись бедром об лед. Замер и, скуля от боли, вжался в комок в надежде, что зараженный, сидящий впереди, окажется слепоглухонемым.
Шли минуты, а меня никто не пытался съесть. От холода зубы начали стучать. Даже выброс адреналина не согрел. Приподнявшись, я прислушался. Тишина. Тогда решился выглянуть. Снова вскарабкавшись на льдину, посмотрел туда, где заметил зараженного. Белое мохнатое чудище уже перешло в стадию йети, а может, и старше.
Он сидел на заднице, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Нижняя часть уже сантиметров на десять вросла в лед. Мутант не двигался и не испускал облака пара. Быть может, он вошел в настолько глубокий анабиоз, что не услышал меня и потому не пробудился.
Я решил не испытывать судьбу и обошел его, сделав большой крюк. Оказалось, это не последний зараженный, встретившийся на моем пути. Когда сгустились сумерки, еще один лотерейщик обнаружился, придавленный ледяной глыбой, но следующий зараженный порадовал куда больше.
Свеженький керамбитник ожил при виде меня. Он неторопливо начал приподниматься. Покрытая льдом одежда с хрустом сгибалась. Я подбежал к гаденышу и смачно ударил его ногой по башке, опрокидывая на спину. Перевернул за ногу почти беспомощного и обессилевшего зараженного, пробил ему споровый мешок той жалкой пародией на нож, что у меня имелась.
Вскрывать раковину этой китайской зубочисткой не решился. Вместо этого по суставу отпилил коготь твари и уже им раскрыл мешок. Разумеется, судьба кинула меня через свое достоинство. По всем законам там должен быть споран, но все же споровик оказался пуст.