С вождями и без них
Шрифт:
Под влиянием "горячих событий" на Северном Кавказе мне вдруг пришло в голову обратиться к нему со стихотворением. Отослал ему, но ответа не получил. Может быть, не дошло?
Расулу Гамзатову
Скажи, Расул, певец Кавказа,
Ты слышишь ли подземный гул,
Лавину видишь ли, что разом
Грозит снести родной аул?
Взволнован край многострадальный,
Повсюду выстрелы гремят,
Казбек насупился печально,
Грустит и седовласый Шат.
От подстрекателей нет спаса,
Что рвутся обескровить нас.
Но
А без России что Кавказ?
Начнут чеченцы, ваххабиты,
Казаки, "партия войны"
Все в равной мере будут квиты,
России мертвые сыны.
Твоя пленительная лира
Служила дружбе и любви.
Скажи разумным слово мира,
А неразумных - вразуми.
Мы не джигиты (между нами),
Но есть работа для души,
И улететь за журавлями,
Прошу тебя, ты не спеши.
В час роковой всесветной ломки
Обоим нам покоя нет.
Но голос мой звучит негромко.
Тебя услышат.
Ты - поэт.
27 января 1998 года.
В начале 1986 года я опубликовал в "Вопросах философии" статью под названием "Логика политического мышления в ядерную эру". В ней было несколько тезисов, какие до того не могли появиться в нашей печати. Через некоторое время мне позвонили и напросились на встречу Даниил Гранин и Алесь Адамович.
– Мы пришли, - сказал Адамович, - поблагодарить вас за эту статью, в особенности за принципиальное положение о том, что не существует политических целей, которые могли бы оправдать применение ядерного оружия.
– Ну что вы, - сказал я не без смущения, - ведь это же очевидно.
– Да, - включился Гранин, - но дело в том, что эту самую очевидность у нас невозможно было провозгласить. Теперь же, благодаря вашему выступлению, она в некотором роде приобретает легитимность.
Разумеется, я не принял всерьез этой явной переоценки, но был польщен.
Однажды мы с женой были приглашены на приватный обед в посольство Чехословакии. Кроме нас там были Алла Пугачева с видным брюнетом, не знаю, кем он ей приходился. В то время она уже пользовалась обожанием толпы, но еще не удостаивалась королевских почестей, как сейчас, исполняла мелодичные шлягеры Раймонда Паулса и избегала вопить под барабанный бой. Мы искренне восхищались ею и признались в принадлежности к армии ее поклонников. Беседа была светской - о музыке, погоде, ничего заслуживающего внимания. Если я запомнил ту встречу, то только из-за странного эпизода. Когда уже собирались разъезжаться, мы с Аллой Борисовной на минуту оказались в сторонке от остальных, и она вдруг спросила:
– Какая у вас машина?
Я решил, что не расслышал, она спрашивает, есть ли у меня машина, и предложил ее подвезти.
– Нет, - возразила она с досадой, - я спрашиваю, какой марки ваш автомобиль?
– Московская черная "Волга", - сказал я, все еще не понимая, куда она клонит.
– А у меня "Мерседес"!
– сказала она с вызовом и глянула на меня, прищурив глаза: мол, утерла нос чиновнику!
– С чем вас и поздравляю. Пугачева и должна ездить на "Мерседесе", если не на "ЗИЛе".
Такова, вероятно, природа "звезд" - витая в небесах, они должны для самоутверждения чувствовать - и доказывать!
– свое превосходство не столько над простыми смертными (это само собой разумеется), сколько над "начальством" да и всеми, кто способен конкурировать с ними по известности.
Спустя какое-то время мы встретились с Пугачевой на дне рождения Святослава Федорова. На этот раз Алла Борисовна не приняла меня за бюрократа со Старой площади, общалась без "подначек". А может быть, уже перешагнула черту, за которой не нуждаются в самоутверждении.
Однажды мне позвонил Каспаров: он знает, как остановить эскалацию армяно-азербайджанского конфликта из-за Нагорного Карабаха, и готов взяться за это самолично. На вопрос, в чем суть спасительной идеи, сказал, что разговор не телефонный, если можно, он приедет. Через полчаса сидел в моем кабинете. Симпатичный, мог бы даже считаться красивым, если б не излишне крутая горбинка носа, холодные, не теплеющие и при редкой улыбке глаза, нервозное беспокойство во всем облике. Чем-то подтверждает формулу Ломброзо - в гениальности частица безумия, как отклонения от нормы.
Я усадил его за маленький столик, сел напротив, поздравил с недавней победой на каком-то турнире.
– Это не столь важно. Я могу принести мир в Закавказье!
– говорил он короткими, отрывистыми фразами.
– Каким образом, Гарри Кимович?
– Буду посредником.
– Сколько их было! И своих, и европейских.
Он посмотрел на меня с явным сожалением.
– Вы не знаете, как они меня любят. И армяне, и азербайджанцы. Поступят, как я скажу.
– Не сомневаюсь, что вы пользуетесь большой популярностью. Но там идет настоящая война. Мало ли что может случиться...
– Я не боюсь!
– сказал он гордо, и я почувствовал уважение к этому баловню судьбы, готовому поставить на карту так сказочно начавшуюся жизнь
– Гибнут люди с обеих сторон, я единственный, кто может их разнять.
– Как вы себе представляете свою миротворческую миссию?
– Поеду в Баку, потом в Степанакерт, если понадобится, пойду на передовую. Буду выступать перед людьми. Они послушают.
– Да, но что вы им предложите? Вернуть Карабах в состав Азербайджана армяне не согласятся, признать его независимым - азербайджанцы. Чью позицию будете защищать?
Он замешкался. После секундного раздумья нашелся.
– Надо остановить бойню и начать переговоры, можно поискать компромисс.
– Вы совершенно правы. Именно этого добивается сейчас Горбачев. Я скажу ему о вашем предложении. Может быть, действительно можно будет использовать и ваш авторитет для этого благого дела.
Мне показалось, что такая концовка его устроила. Свой долг он выполнил, предложил властям миротворческие услуги, а уж если они не захотели или не сумели ими воспользоваться - не его вина.