С. Ю. Витте
Шрифт:
Лукавая усмешка кривила его мокрый рот.
– На Лисаневич?
– Само собою…
– Государь разрешил?
– Его величество сказал: женитесь хоть на козе…
– А развод?
– Приказано в три дня покончить…
Чтобы не показать всего скорбного удивления, я перешел к другой теме.
– Разве Вышнеградский уходит?
– Его уходят…
Он опять схватился за живот.
– Положительно, я заразился…
Когда прошла и эта схватка, на мой вопрос:
– А что же будет с путями сообщения? – он заговорил как бы сам с собой:
– В России тот пан, у кого в руках финансы. Этого до сих пор не понимали. Даже Вышнеградский. Но я их научу. Пути сообщения? И они будут в моей власти… Как и всё. Кроме министра финансов в России есть еще только власть министра внутренних дел. Я бы не отказался и от нее. Но это еще рано. Надо дать в руки власти аппарат денег… С деньгами я прекращу любое революционное движение. Этого тоже
Беседа наша затянулась, и я ретировался только после третьей схватки у Витте.
По моему докладу были преданы суду два начальника округа и сонм служащих. Был раскассирован Могилевский округ путей сообщения [89] . Витте выстрелил не по воробьям. Но сделал он это par acquise de conscience [90] . Путейское ведомство его больше не интересовало. Тотчас по назначении министром путей сообщения он написал Вышнеградскому сухое требование о возвращении в путейское ведомство Тарифного департамента. А ответил уже сам себе в качестве министра финансов – разумеется, решительным отказом.
89
Это случилось в 1893 г., уже после того как С. Ю. Витте покинул Министерство путей сообщения.
90
Для очистки совести (франц.).
<…> Как и следовало ожидать и согласно с намеченным еще в бытность Витте министром путей сообщения планом он занялся прежде всего подведением материального фундамента под здание императорской (своей) власти – скоплением денежной силы, распыленной тогдашней, дореформенной (эпохи Абазы, Рейтерна, Бунге) русской экономики, наращением того кулака, что должен был грозить и внутрь, и извне, придавая власти министра финансов атрибуты голого диктаторства. Этот кулак можно назвать государственным коллективным – во имя торжества самодержавия.
<…>
В один прекрасный день Витте сказал мне:
– На днях совершится событие, о котором до сих пор знаем лишь я и государь. Взорвется бомба… Выкуп в казну железных дорог Главного общества: Николаевской, Варшавской и Нижегородской [91] .
Поистине – бомба! Главное общество было могущественнейшее русское учреждение, управлявшееся могущественнейшим русским вельможей Половцовым, вкупе с сильнейшими банкирами и финансистами, русскими и заграничными. В управлении этом в качестве крупнейших акционеров участвовали великие князья во главе с всемогущим при Александре III Константином Николаевичем. Главное общество было своего рода святыней русской экономики, коснуться которой не посмел даже не церемонившийся ни с чем Вышнеградский. Концессия его была продолжительной, и нарушить ее по закону мог только Государственный совет с высочайшего одобрения. Нарушение этой концессии затрагивало крупные интересы не только в России, но и за границей, ссудившей обществу крупные облигационные займы. Тот, кто был заранее осведомлен о нарушении концессии, мог нажить на биржах России и Европы большие деньги. Не знаю, успел ли кто? Но один из петербургских банкиров в день обнародования выкупа сказал мне:
91
Главное общество российских железных дорог было учреждено в 1857 г. для строительства ряда магистралей в европейской части империи (около 4 тыс. верст) в течение 10 лет. Ему была передана лишь начатая к тому времени железная дорога Петербург – Варшава, в 1868 г. оно получило в эксплуатацию железную дорогу Москва – Петербург. Общество выпустило акций на 75 млн руб., а затем – облигаций на сумму свыше 37 млн руб. Однако на собранные средства общество лишь достроило железную дорогу Петербург – Варшава и соорудило трассу Москва – Нижний Новгород (1862 г.) – всего чуть более 1600 верст. В общем, это было предприятие, ориентированное на получение прибыли, сопровождавшееся немалыми хищениями государственных средств. В 1894 г. дороги, находившиеся в распоряжении общества, выкупила казна.
– Если бы вы мне сказали об этом за 24 часа раньше, мы бы заработали с вами миллион.
В типографии «Правительственного вестника» высочайший указ о выкупе печатался глубокой ночью под охраной полиции. Половцов, банкиры и великие князья узнали о нем за утренним кофе. Эта первая бомба Витте взорвалась с артистической точностью, посеяв в России и за границей панику. За ней последовали и другие. За Главным обществом было выкуплено таким же упрощенным способом (по высочайшему повелению) и Общество Юго-Западных железных дорог, управлявшееся всемогущим Сущовым [92] . Удар был настолько силен, что его ненадолго пережил известный всей России толстяк Сущов. А вслед за Юго-Западными дорогами стали падать в казну, как спелые плоды, второстепенные железные пути, и совершенно прекратилось частное железнодорожное строительство.
92
Общество Юго-Западных железных дорог образовалось в 1878 г. путем слияния дорог Киево-Брестской, Брестско-Граевской и Одесской (более 2000 верст). В 1895 г. Юго-Западные железные дороги перешли в казну, причем было списано со счетов около 106 1/2 млн руб. долгов по гарантии.
Одна только эта мера, проведенная в строгой конспирации и с нарушением если не законов, то обычаев (самодержавная воля была в ту пору законом), – одна эта мера дала в руки власти огромную денежную силу, осушив внутренние денежные каналы страны. Сила эта не ограничилась единовременным сдвигом ресурсов от периферий к центру государства: она давала в руки власти насос для постоянного выкачивания соков страны. Насос этот был – железнодорожные тарифы. Став хозяином железных дорог, Витте сделался бесконтрольным хозяином и их тарифов. Перекраивая их по своему усмотрению, он перекраивал географию страны, а с ней полностью и ее экономику.
Витте облепила стая великосветских спекулянтов. Я близко знал одного из них, члена Государственного совета Охотникова. Дружа с Витте, он успел променять свои тамбовские латифундии на уфимские, продав через Крестьянский банк первые по 200 руб. за десятину, а купив вторые по 3 рубля, с тем чтобы вскоре через тот же Крестьянский банк продать их по 30–50 руб. Огромное имение министра двора гр<афа> Воронцова-Дашкова в Самарской губ<ернии> Витте купил для крестьян за 8 миллионов рублей, а имению этому до Витте была цена максимум один миллион. Ту же операцию он проделал с огромными имениями в той же губернии своего зятя Нарышкина.
Глава VII. Плеве
<…> На Гродненском переулке был исторический обед – кн<язь> Мещерский сводил двух тигров. Витте был еще в расцвете лет, Плеве дряхлел. Одна уже внешность соперников давала мало надежды на успех задуманного. Задорный тон, гнусавый тенорок и сиплый смешок, заискивающий и задирающий взгляд вишневых глаз, разухабистые манеры семинариста – в общем, смесь чего-то непосредственного с наносным, какая-то «беспокойная ласковость взгляда», что-то наивное с «себе на уме», хозяйское с приказчичьим, вдохновенное с плоским, добродушное с мстительным, душа нараспашку, подшитая лукавством, – таков был Витте. Плеве, чуть согнутый, но еще стройный и статный, с гордым поставом головы, с седыми, назад закинутыми кудрями, классически умным лбом, чуть загнутым красивым носом, породистым оскалом под нависшими усами, – весь гармоничный, бархатный, спокойный, без наглости самоуверенный, без задору смелый, без шаржу хорошо воспитанный, без всяких признаков вдохновенности, но с печатью несомненной тонкости и умственной эрудиции, без тени наивности и без выжидательности, но и без готовых решений, – победитель, которого не удивила и не утомила победа. Таковы были эти два тигра. О чем ворковали они? Витте доказывал, что он не может создать хороших финансов без хорошей политики. Плеве иронически отвечал, что благодаря виттовскому гению русские финансы безмерно лучше русской политики и что ему, Плеве, остается только догнать на этом пути Витте, т. е. проявить если не гений, которым его Бог обидел, то хоть систему, последовательность, каковых русская государственность с некоторых пор лишена.
– Но ведь кроме системы нужен еще план, – горячился Витте.
– А какой же был план у моего предшественника, незабвенного Дмитрия Сергеевича (Сипягина), которым так мудро руководил наш любезный хозяин и с которым так сердечно близки были вы, Сергей Юльевич?
Удар был не в бровь, а в глаз. Витте беспомощно переглянулся с Мещерским.
– Сергею Дмитриевичу [93] не дали осуществить его плана…
– А мне, вы думаете, дадут? Ведь план планом, а жизнь жизнью. Россия тем и отлична от Европы, что у нас жизнь то отстает, то перегоняет планы, почти всегда мешая их осуществлению. Мне вас не учить, Сергей Юльевич. Ваши экономические планы не потому ли и удались, что вы, извините, до известной степени начхали на жизнь?! – лукаво усмехнулся Плеве.
93
Надо: Дмитрию Сергеевичу (Сипягину).