S.W.A.L.K.E.R. Конец света отменяется! (сборник)
Шрифт:
Половину пути в Балаклаву из Инкермана пришлось проделать под мелким дождем, и мой плащ отсырел, да и сам я озяб. Срочный вызов, кровавая резня. Так и знал, что этим закончится.
Я спешил, но на подъезде к Утесу, где всегда мутило и голову сжимало тисками, остановился, ощутив неописуемую легкость, и попытался осмыслить странное чувство.
Гиблого места на Утесе больше не было. Даже конь больше не фыркает и не прядет ушами. Каменный монстр, уткнувшийся мордой в море, испустил дух.
В
Обязательно надо будет изучить окрестности внимательнее. Конь перешел на рысь, устремляясь на тропинку, ведущую к Голове Источника. Со всех сторон тропинку окружали заросли ежевики, оплетшей стволы вишен.
Сначала я услышал возмущенное овечье блеянье. Потом в просвете ветвей показалась ферма. Вокруг дома бродило пятеро рыбаков – кто с топором, кто с вилами. Завидев меня, они устремились навстречу, заговорили, перебивая друг друга. Не слушая их, я спешился, привязал коня к ограде и поморщился. Я уже знал, что увижу, и в горле свернулся соленый комок.
– Это порченая навлекла беду, – тараща глаза, орал прыщавый юноша в волосами-сосульками. – «Мутная» наша!
Заведя руки за спину, я по овечьему помету зашагал к распахнутой двери, бросив на ходу:
– Надеюсь, вы ничего с ней не сделали.
Лысый бородач по прозвищу то ли Кузнец, то ли Горн… что-то с железом связанное, взял слово:
– Исчезла. Растворилась. Всем поселком ее искали – как в воду канула.
Я замер, держась за дверной косяк, обернулся и вскинул бровь:
– Да?
– А то! Не зря ж она ночами по гиблым местам шарахалась. Вот и приманила… Смерть.
Я потер подбородок, отмечая, что в спешке забыл побриться.
– Сама куда делась, по-вашему?
Лысый дернул плечом:
– Да кто их, «мутных», поймет. Не люди они, с нечистью водятся. Не место им среди нас.
– Разберемся, – пообещал я без уверенности и шагнул в полумрак коридора.
Я думал, что картина не будет отличаться от того, что видел в доме Елены, и приготовился лицезреть заляпанные кровью стены и внутренности, размазанные по полу. По скрипучим доскам я прошагал тесную прихожую, заставленную обувью и ящиками. Остановился в коридоре, толкнул дверь на кухню: сколоченный из досок стол, обитые овчиной стулья, кособокие шкафчики на стенах. Никого.
Пришлось идти дальше. Кровью пахло так сильно, что во рту появился солоноватый привкус. Я отодвинул грубую ткань, заменявшую дверь, и разглядел кровать: одеяло из цветных лоскутов, из разрубленного черепа хозяина на подушку вывалился мозг, копна седых волос фермерши, слипшаяся от крови, закрывает ее лицо.
Сглотнув, я отвернулся, чтобы не смотреть, что стало с женщиной. Наверняка не лицо – кровавое месиво.
Но стоило сомкнуть веки, как возникала желтая лобная кость фермера, вытаращенные глаза и будто присыпанные мукой кустистые рыжие брови.
Троих детей порубили в кроватях. Я не стал рассматривать их, вышел на порог и вытер холодный пот. Неужели Эна не послушалась меня и решила помочь бедному, такому же гонимому человеку? Но где она сама? Ее убили раньше?
Лысый уже спешил ко мне. Кивнул на заросли сирени возле овчарни и сказал:
– Взгляните, там еще один труп.
Понятно, где Эна. Или обезумевший Ким добрался до нее ночью, или местные – днем. Я рванул туда. Почему-то девчонку мне было жальче, чем убитых детей.
В траве валялся ворох тряпья. Когда я подошел поближе, то понял, что погибла не она, – раскинув руки, на спине лежал Ким. Багряно-синее лицо перекосило то ли от боли, то ли от ужаса, белки глаз были алыми, пальцы, судорожно царапавшие землю, так и застыли скрюченными.
Я присел на корточки рядом с трупом, внимательно осмотрел тело. Мужики молчаливым стадом столпились поодаль. Услышав людей, голодные овцы в сарае заблеяли сильнее, намекая, что они голодны и им пора пастись.
Складывалось впечатление, что Кима били по лицу и оно превратилось в сплошной синяк, но на коже не наблюдалось видимых повреждений, тело тоже было целым.
Одет он был в кожаную рубаху, вышитую местными пейзажами: вот на груди Утес – похожий на драконью голову с гребнем, вот силуэты башен.
В разрыв туч выглянуло солнце, и в пожухлой траве что-то блеснуло зеленым. Бусины с пояса Эны.
Обогнув овчарню, я зашел в ее каморку. Мужики, что все время плелись за мной, остановились на почтительном расстоянии.
Окна были зашторены, на столе, больше напоминающем кособокий ящик, лежал недошитый женский сапог и кожаные лоскуты к нему. Один из них украшала вышитая голова Утеса.
Ничто не проходит бесследно. Даже злое слово, брошенное в благодатную почву…
И тут до меня дошло. Она прятала Кима, дала ему рубаху, а потом зачем-то притащила домой. Или он сам пришел?
Но что убило его? Выйдя, я вопросительно посмотрел в выпученные красные глаза. Побеседовать бы с Эной, найти ее… Но шестое чувство подсказывало, что поиски ничего не дадут. Взгляд остановился на примятой траве, где валялись бусины. Сомнений нет, тут лежал человек. А вот и следы. Я встал, пошел по ним, но они потерялись в траве. Одно ясно: Эна бежала в горы.
– Нужны собаки, – распорядился я, глядя на местных. – Тут следы. Надо поймать ее. И убить. Если она опасна.
Лысый обернулся к прыщавому юноше и заорал:
– Ищеек сюда, живо!
Парень раскрыл рот, чтобы возразить, но махнул рукой и побежал в поселок. Я отвязал коня и поехал следом. Мне хотелось посмотреть на Утес, на этого каменного монстра с темной душой, который больше не был опасен и окаменел навсегда. Может, это дух места освободился, овладел телом Кима, а потом – Эной? Ничего более логичного не пришло на ум.