Сад Лиоты

Риверс Франсин

— Опять ты за старое, Эйлинора? Скажу тебе раз и навсегда: это полная ерунда!

Нору как кипятком ошпарили.

— Что ты такое мне говоришь?

За всю свою жизнь она всего один раз слышала металл в голосе матери. Это было в ее разговоре с бабушкой Рейнхардт.

— Ты все правильно расслышала, Эйлинора. Я сказала: полная ерунда!И я жалею, что не говорила этого раньше и позволила тебе стать настоящим чудовищем. Если бы ты стремилась наладить наши отношения, то давно

сделала бы шаг навстречу и приехала сюда. Я устала тебя приглашать и ждать!

Нора едва не подскочила, услышав в трубке короткие гудки. Она не могла поверить в это! Мать положила трубку. Никогда прежде не бывало такого.

Ее охватил ужас.

Каково это — оказаться в полном одиночестве?

Я рядом с тобой, дочь Моя. Обратись ко Мне.

Тысячи голосов зазвучали в ее голове. Они причиняли боль, пробуждали злобное чувство. Затем из самой глубины сознания вновь донесся слабый голос, заставивший ее плакать и просить о помощи.

Обратись ко Мне…

Но тут из общего хора выделился более громкий голос.

А на какую помощь ты рассчитываешь? Ты никогда не зависела ни от кого, кроме самой себя.

— Но в этом нет моей вины.

«Эйлинора, — как-то сказала ей мать, — придет день и ты перестанешь обвинять других во всех своих неудачах».

Слезы опять выступили на глазах, едва она вспомнила, как в тот день, когда мать произнесла эти слова, она пришла сообщить ей о начале бракоразводного процесса с Дином Гарднером.

Закрыв глаза, Нора вспомнила прощальные слова Дина: «Единственное, что было хорошего в нашем браке, это Энни!»

Нора отомстила ему за это, отсудив себе все имущество. И решила, что вырастит дочь не похожей на своего мечтательного отца. Ради этого она готова была пойти на любые жертвы.

Ты лжешь.

Она отказалась от того, о чем мечтала сама.

Ты мстишь ей за это.

Как твоя мать мстит тебе?

Нора вспомнила, как однажды Лиота появилась в дверях ее спальни. Нора вспомнила, что сердилась на мать за что-то. Она прекратила шить на швейной машинке, вышла из-за стола и захлопнула дверь перед самым носом матери. Она успела заметить, каким было выражение ее лица. Опечаленным и застывшим от боли. Смущенным.

И для чего она вспоминает об этом сейчас, когда ей и без того тяжело?

Для того, чтобы ты смогла узнать…

Узнать что? Что за все годы между нею и матерью не было ничего хорошего? Норе не хотелось слушать голос, нашептывающий ей, что она сама во всем виновата. И не только перед матерью, но и перед

другими людьми. Это был голос, который она стала слышать отчетливее собственного. Ей хотелось укрыться, спрятаться от него, как хочется найти убежище во время сильного дождя в страхе, что начнется гроза.

— Будь у меня такая дочь, как у вас, я бы от нее отказался. — Корбан едва сдерживал свое негодование, видя следы слез на лице Лиоты. В такие минуты он терял контроль над своими чувствами и у него начиналась нервная дрожь. Окажись сейчас Нора Гейнз здесь, в этой комнате, он наговорил бы ей гадостей. У него на языке уже вертелось слово, которое он хотел бы бросить ей в лицо.

— Не судите ее, — с трудом проговорила Лиота.

— Что дает ей право так поступать? — Корбан не понимал, как можно защищать Нору Гейнз.

— Ей кажется, что я была плохой матерью. — Лиота вся сникла. — И в каком-то смысле она права.

Корбан сел на диван. Откинувшись на спинку, подумал о Рут, с том, с какой легкостью она сказала, что готова избавиться от ребенка. Что за матерью она станет, если не ощущает ребенка частью самой себя? А ведь это егоребенок. Он мог поклясться, что Лиота Рейнхардт никогда бы так не поступила.

— Что такого ужасного вы совершили?

— Я работала. — Она закрыла глаза и положила голову на спинку кресла. — А когда приходила домой… — Она не договорила.

Корбан хотел сказать слова утешения, но никак не мог найти нужные.

— Может быть, сегодня вы сходите в магазин без меня? — тихо проговорила она. — Я что-то неважно себя чувствую.

— Нет проблем.

Она готова была расплакаться. Весь ее вид говорил, что она хочет остаться одна, без свидетелей ее стыда и горя.

— Список продуктов лежит на кухне.

Она дотянулась до висевшей на спинке кресла сумки и нащупала в ней кошелек с металлическим замком. Когда Корбан вернулся из кухни, Лиота протянула ему две двадцатидолларовые купюры.

— Столько будет достаточно?

— Вполне.

Он положил деньги в карман джинсов.

Из другого отделения сумки Лиота достала ключи.

— Я сделала два дубликата ключей. Один для Энни, другой для вас. Корбан никак не ожидал, что его сильно тронет этот жест абсолютного доверия и расположения. Он кивнул в знак согласия и зажал ключи в кулаке.

— Прицепите их на связку своих ключей, пока не потеряли. — Она закрыла сумку, устроила ее на коленях и спокойно положила руки поверх нее.

Достав свои ключи, он сделал так, как она сказала.

— С вами все будет в порядке, Лиота?

— Будьте спокойны. — Она поглаживала свою правую руку, как будто стараясь унять боль. — Просто немного устала.

— Я скоро вернусь.

— Не торопитесь и по дороге в магазин думайте хорошее о моей дочери.

— Это нелегко.

— Легко, если вы вспомните, что она мать Энни, в которой есть нечто особенное.

— Ваша взяла, — усмехнулся он.