Сад лжи. Книга первая
Шрифт:
Задрожав, Роза обняла себя руками, прижав локти к животу. Что-то тут не то! Чутье ее не обманывает. Она почувствовала неладное еще раньше, когда он пришел к ней в последний раз. Его движения были непривычно яростными: похоже, он хотел причинить ей боль.
— Что случилось, Брай? — Она тоже села, завернувшись в пододеяльник, словно защищая себя от известия, которое наверняка будет плохим.
— Мне бы надо было рассказать тебе об этом еще до того, как… Но понимаешь, когда я тебя вижу, то забываю обо всем на свете. И единственное мое желание — обнять тебя покрепче и привести сюда.
Роза нервно рассмеялась:
— Знаю. Мечта каждого
— Роза. Призывная лотерея. Выпал мой номер.
Его слова прозвучали, как удар чугунного шара, которым ломают каменную стену дома. Глухой шум в ушах никак не хотел стихать.
— Невозможно!
Но произнося это, она уже чувствовала, как сжались ее мышцы и холодные капли побежали по спине.
— Но так случилось.
— Нет!
Шум в ушах перешел в тревожный набат. Голова раскалывалась от нестерпимого гула.
— Ты должен им сказать. Это ошибка. Кто-то нажал в компьютере не ту кнопку. Тебя никто не может обязать. Ты имеешь право на отсрочку. Они не могут тебя взять. Господи, Брайан! Вика Лючеззи убиливо Вьетнаме! А бедняга Бадди… — договорить она так и не смогла.
— Ну не всех же… — начал он, но она зажала уши руками.
— Нет! Нет! — продолжала твердить Роза. — Не ты! Только не ты, Брайан!
Она слышала, как ее голос переходит в крик. Но шел он откуда-то извне. Как будто сирена „скорой", доносящаяся с улицы.
— Роза. Не преувеличивай… — Брайан попытался обнять ее, но она отстранилась, вся сжавшись: если позволить — это будет означать признание страшной реальности.
— Тебя не могут заставить, — повторила она, стараясь говорить как можно спокойнее. — У тебя отсрочка.
— Постой, Роза. На прошлой неделе я получил повестку. Меня просили явиться на медицинскую комиссию. Я не стал тебе говорить. Ведь могло оказаться, что у меня какой-нибудь там шум в сердце или еще что-то, из-за чего меня признали бы не годным к военной службе. Но сегодня я получил ответ. Здоровье в полном ажуре. На следующей неделе мне велено прибыть в Форт Дикс для прохождения первичной военной подготовки…
В голове у Розы, как в приемнике, что-то гудело и потрескивало. Потом она словно поймала шестичасовые новости с их кошмарными известиями. И тут же воочию увидела своего Брайана, лежащего на рисовом поле, — комбинезон пропитан кровью, которая алыми кругами растекается по вспененной поверхности воды, заполнившей воронку.
„Нет, Господи! Нет!" — беззвучно молят ее губы.
Усилием воли она заставляет себя прогнать страшное видение.
Но ее воля оказывается бессильной против охватившего тело озноба: кажется, вместо крови сердце гонит по жилам ледяную воду.
Этот страшный холод — реальность, а не плод ее больного воображения.
Как реальность и то, что Брайан отправится во Вьетнам. Туда, где в него будут стрелять. Где его могут ранить или даже убить!
— НЕТ! — кричит Роза, вскакивая с постели.
— Роза… — Брайан умоляюще протягивает к ней руки.
Но
Будь он проклят! Скорей всего он сам этого хочет. Тоже мне герой дерьмовый выискался!
— Канада! — начинает она уговаривать Брайана. — Помнишь Рори Уокера? Он уехал в Канаду. Кажется, в Монреаль. Или в Торонто. Ты тоже это можешь. Уезжай. Я поеду с тобой.
Руки Брайана падают, как две плети. Его тень л ожится на плетеную циновку с травяным узором, на которой она стоит, и вот-вот дотянется до нее. Тень, как черная провозвестница смерти. Роза не в силах унять дрожь — такое чувство, что у нее подскочила температура. Горячая волна давит сзади на глаза; в висках стучит, как будто по кости изнутри бьют молотком.
— Рори в бегах, — отвечает он тихо. — Он не может ни вернуться, ни даже навестить семью. Его сразу же арестуют…
— Хорошо. Есть другие способы. Например, невозможность идти в армию по религиозным соображениям.
— Ты ведь знаешь моего старика, Роза. Это бы его убило на месте. Он высаживался во вторую мировую войну в Анцио, дошел с боями до самых Альп. Мой дед служил в армии в первую мировую, был ранен под Верденом. У него в верхнем ящике стола, в самом дальнем конце, всегда хранилась бархатная коробочка, — голос Брайана потеплел. — Знаешь, он не показывал мне, что там лежит. И вот как-то — мне тогда было лет одиннадцать, по-моему, мы с Кирком играли в солдатиков на пустыре за его магазином — подзывает нас к себе, заводит в дом и показывает. Бронзовая Звезда. Говорит, теперь, может, мы поймем, что это такое, ведь уже не маленькие. То есть поймем, что это для него значит. И еще, люди, что думают, будто война — это геройство, ордена и прочее в том же духе, так у них вата в голове вместо мозгов. Драться на войне страшно, но необходимо. Все равно, говорит, что огонь тушить, пока пожар не вышел из-под контроля. Только хвастаться тут особенно нечем. Ты просто пошел и сделал свое дело. Вот и все.
— Но ты не он. Твой дед был другим человеком, — упрямо возразила она. — И война сейчас другая. Никто даже не знает, зачем мы ее ведем.
Брайан вскинул на нее глаза. Теперь в них — этого нельзя было не заметить — горела ясная решимость.
— Может, так оно и есть. Но все равно туда посылают наших парней. И среди них тех, с кем мы вместе росли. Вик, и Бадди, и Гас Шоу. А это кое-чтозначит. Не знаю точно что, но тем не менее. И еще я знаю наверняка: если мне удастся увильнуть, то выпадет чей-то другой номер. И этот кто-то другой, может статься, сгорит в том огне, который я должен был погасить. — Он помолчал и тихо произнес: — Я много об этом думал. Еще до повестки. Просто не рассказывал тебе, каким чувствовал себя виноватым, что год за годом мне давали отсрочку. Не рассказывал, потому что понимал: тебя это огорчит. Но сейчас…
Она подумала о „Зеленых беретах" Джона Уэйна. Обо всех этих разговорах насчет чести и долга. На самом деле его парни просто любили палить из своих пушек. А как же Брайан? Нет, тут другое. Он действительно верит в то, о чем говорит. Господи! Как же она не догадывалась?
На память ей пришло давнее, казалось, напрочь забытое. Пятый класс. Брайан выходит из школы — кисти рук у него опухшие, все в красных рубцах. Брат Джозеф всыпал ему дюжину ударов линейкой.
— За что? — спросила она его тогда, объятая настоящим ужасом. — Что ты сделал, чтобы он так тебя наказал?