Сад нерастраченной нежности
Шрифт:
В ее представлениях это должен был быть пикник на траве. Бутылка шампанского, высокие хрустальные бокалы в корзинке, сандвичи с гофрированными листиками салата и начинкой на любой вкус. Джим бы смеялся сам и веселил ее, потом они непременно стали бы целоваться, да так, что Дэнни и не вспомнила бы про Лейлу или про собственную неказистость.
Но она так и не раскрыла Джиму своих планов, а скрепя сердце села в его машину и согласилась ехать с ним на аэродром…
— Ой! Он накренился! — завопила Даниэль, когда Джим взял влево, и левое крыло
— Ты чего так кричишь, трусиха?! — рассмеялся Джим.
— Я испугалась, — призналась девушка.
— Ты действительно считаешь, что я способен угробить нас на первом же свидании? Нет, дорогая. Отложим это до энной годовщины нашего брака!
— Это не смешно, Джим.
— Разве?
— Джим! Гора! Мы летим прямо на нее! — воскликнула Даниэль, закрыв глаза руками и вжавшись в сиденье.
— Прекрати вопить! Мы в нескольких десятков футов над ее вершиной, — объяснил он и взял еще выше. — Ты вся съежилась, бедненькая. Так ты не получишь никакого удовольствия от полета. Постарайся расслабиться и выкинуть из головы весь этот параноидальный бред. Подумай о том, как тебе не хватало этого опыта. Этого ни с чем не сравнимого чувства полета, этого свободного парения меж облаками. Полюбуйся, как хорошо вокруг, как изумрудная земля простирается под нами и края ей не видать…
— Я не могу понять, как тебе удалось уговорить меня взойти на борт…
— Ну, конечно… Если сидеть сжавшись и зажмурившись, то умные мысли в голову не полезут, дурашка, — потешался над ней Джим.
В отместку за его насмешки Даниэль открыла глаза и сосредоточила свой гневный взгляд на Джиме.
— Ты ведь давно это запланировал, негодник?! Надеешься продемонстрировать мне, какой ты смельчак и какая я трусливая курица… Не удастся! Это я переживу. Однако сомневаюсь, что смогу доверять тебе, Хаскелл, — процедила Даниэль сквозь зубы, сложила на груди руки и стала пристально смотреть в ветровое стекло на то, как нос «Сессны» рассекает облака.
— Это ты зря, дружище, — серьезно сказал Джим. — Я долго учился. Я хороший пилот. Доверять мне можно… И в небе, и на земле.
— Ты меня поразил, Джим. Я в восторге. Надеюсь, теперь мы можем идти на посадку?
— Я еще показал не все, на что способен, деточка. Но, боюсь, полную петлю ты еще не в состоянии выдержать. Вот однажды…
— Не мечтай! Я никогда больше не позволю втащить себя в эту консервную банку, — решительно отрезала Даниэль.
— Ручаюсь, в один прекрасный день ты возьмешь свои слова назад и будешь с нетерпением ждать каждой следующей возможности почувствовать небо.
— Ну, если только я окончательно сойду с ума, — скептически заявила она.
— Не обязательно сходить с ума окончательно. Просто отмени все свои страхи. Облей их презрением, девочка моя.
— Хорошо… Только давай поскорее вернемся на аэродром, — взмолилась Дэнни. — На меня твоя шоковая терапия действует не самым лучшим образом, Джим.
— Малыш, когда ты пугаешься, становишься такой трогательной… Давай-ка я нажму сейчас кнопочку автопилота, и мы сможем немножко пообниматься в облаках, — то ли в шутку, то ли всерьез предложил Джим.
— Нет, умоляю, не делай этого! —
— Вот, остался один поворот, — сдавленным голосом проговорила Даниэль и показала Джиму рукой, куда повернуть.
Джим неотрывно наблюдал за ней, сладко сознавая, что его возлюбленная, обворожительная, непредсказуемая, нежная, трогательная и очень-очень красивая Дэнни, даже не предполагает, насколько она хороша. Он рассчитывал однажды открыть ей эту волшебную тайну, но многое она должна была прояснить для себя сама — то, что не зависело от его любовного и дружественного отношения, то, что являлось ее личным достижением и достоянием…
Казалось, предстоящей встречи с родителями она боится не меньше, чем полета на «Сессне», но не дает своим эмоциям воли, сдавливает их, прячет в себе.
На исходе недели Дэнни все-таки решила, что момент настал. Но что она будет делать, когда родители напустятся на них с вопросами? Где они с Джимом собираются жить? Сколько детей собираются родить? Куда отправят их учиться после школы?
— Припаркуй здесь, — остановила она Джима. — Сидим… Заметь, через сколько мгновений они появятся на крыльце, — напряженно улыбнулась она и дрожащими руками попыталась отстегнуть ремень безопасности.
— Спокойно, малыш… Я помогу, — вызвался он.
Джим видел, как часто вздымается ее грудь, когда миссис Моррисон выпорхнула из дома и, вереща о чем-то, понеслась к машине, а вслед за ней вроде как неторопливо показался мистер Моррисон и, сдержанно улыбаясь, пошел тем же путем.
Джим видел, как старательно выдавливает Даниель счастливую улыбку, как тяжело ей дышится при этом, как влажны ее глаза. Он готов был возненавидеть этих безжалостных людей за то, что они сделали.
— О! Джим, Джимми, мальчик мой! — заливалась щебетом миссис Моррисон, Маргарет Моррисон, которая решила первым дело броситься на шею ему, а уже потом повернуть лицо в сторону дочери. — О! Как же я рада видеть тебя… видеть вас…
— Я также, миссис Моррисон… Мистер Моррисон, здравствуйте, — пожал он руку Джорджу Моррисону.
Войдя в дом, Джим обратился к Маргарет со словами:
— Могу я попросить о стакане воды? В горле пересохло…
— Да, конечно. Сейчас принесу. Такая жара, неудивительно, — засуетилась хозяйка.
Ее голос вибрировал на повышенных тонах. Может, он и был мелодичным, но торопливая, неумолкающая скороговорка Маргарет не давала уху покоя и крайне нервировала.
— А мы ждали вас вчера… — В противоположность своей супруге Джордж Моррисон вещал неспешно и густо.
— Ну вот, — облегченно произнесла Маргарет, вернувшись из кухни. — Мальчик пьет воду. А Даниэль-то нам говорила, что ты любишь пиво.
— Обожаю пиво, миссис Моррисон. Но жажду предпочитаю утолять водой, — вежливо парировал Джим.
За обеденным столом Джим предпочел отделываться междометиями, поскольку очень быстро просек, что каждому сказанному слову в этом доме придавали судьбоносное значение, и если «что-то» имеет место сейчас, значит, это «что-то» будет иметь место всегда, и из этого неизменно проистекала масса драматических последствий.