Сафари на гиен
Шрифт:
Павел Аркадьевич не торопился. Он закурил тонкую темную сигарету, не предлагая собеседнику, придвинул к себе пепельницу и заговорил негромким скрипучим голосом, изучающе рассматривая Виктора:
– Жалко Марианну. С работой она справлялась. Характер, конечно… Но положиться на нее я всегда мог.
– Так, выходит, она не хозяйка была?
– А я тебе разрешал говорить? Когда разрешу, тогда и будешь. Я не затем приехал, чтобы слушать, а затем, чтобы ты меня слушал. Сейчас у меня здесь другого человека нет, будешь ты вместо Марианны работать. Пока. Если прибыль снизишь – пойдешь на улицу.
Минут через пять он вышел из кабинета и, ни с кем не прощаясь, ушел. Виктор проводил его потрясенным взглядом. На расспросы перепуганной Людочки он ответил одной фразой:
– Он назначил меня Мадам.
Павел Аркадьевич Куракин неоднозначно относился к своей аристократической фамилии. В юности, когда его принимали в комсомол и старший товарищ с холодными рентгеновскими глазами спросил, не имеет ли он отношения к князьям Куракиным, Павел Аркадьевич (тогда еще, конечно, Павка или Павлик), нещадно окая, горячо убеждал старшего товарища, что о таких князьях никогда и слыхом не слыхивал, а, должно быть, были его крестьянские предки у тех князей крепостными. Позже, когда широкая и совершенно народная улыбка Юрия Гагарина обошла все газеты и телеэкраны мира, Куракин мог в случае чего невзначай кивнуть – вот ведь Гагарин тоже княжеская фамилия, а ничего, наш человек! Но постепенно иметь аристократическую фамилию сделалось как бы и неплохо – сначала романтично (поручик Голицын… корнет Оболенский), а потом и просто почетно и выгодно.
Теперь уже в разговоре с младшими товарищами, чьи холодные рентгеновские глаза и бритые затылки кое-кому внушали физиологический страх, Павел Аркадьевич (теперь уже навсегда и окончательно Павел Аркадьевич), нещадно грассируя, объяснял Толяну или Вовану, к какой из ветвей Гедиминовичей относились его предки и где располагались их необъятные владения. И Толян, про Гедиминовичей услышавший от него впервые, кивал с умным видом и на следующий день разъяснял своим коллегам, что этот старый козел – мужик авторитетный и чтобы базар с ним фильтровали конкретно.
Павел Аркадьевич вернулся из офиса мрачнее тучи. У него были большие неприятности. Не смертельные, конечно, не такие как у Марианны, но все же… Он вспомнил рассказы о том, в каком виде нашли убитую, и хмыкнул. Н-да, зрелище должно быть не для слабонервных. Прямо в ванне, на боевом, можно сказать, посту… Он раздраженно заходил по комнате, закурил еще одну сигарету, хотя уже выкурил сегодня две, а это был предел, который он сам себе установил. Неприятности были не смертельными, но их было много. Мало того что убили Марианну и случилось еще кое-что. Так еще этим делом вплотную занялась полиция, и теперь вокруг фирмы будут вертеться разные личности и расспрашивать, разнюхивать, еще и до прессы дойдет! Дело-то громкое – неизвестный маньяк убивает женщин, вот дошел до Марианны.
Павел Аркадьевич злобно швырнул сигарету в пепельницу. Дело в том, что он не верил в маньяка.
В воскресенье Сергей сидел дома и чинил телевизор. Однако получалось это у него плохо – знаний явно не хватало. Он с неудовольствием оглядел комнату, где валялись детали, и подумал, что бывшая
Он звякнул к соседям, но никто не открыл. Куда их понесло в воскресенье, когда погода ужасная – вон какой дождина хлещет!
Открылся лифт и выпустил мокрую Надежду.
– Привет, привет! Заходи! – обрадовалась она.
– Да я вообще-то к Сан Санычу… Только не говори, что опять он где-то сторожит или дежурит!
– Сегодня срочная у него работа, – помрачнела Надежда. – Охранную сигнализацию в Макдоналдсе монтируют. Слыхал, новый Макдоналдс сгорел?
– Слыхал, это его конкуренты подожгли, тоже которые из «Быстрой еды».
– Вот третий раз уже сигнализацию переделывают. Они, главное, не успевают ее включить. Только сделали, все сдали – уже пожар! Хорошо хоть деньги получить успели… Ну что у тебя нового?
– Все, тетя Надя, дело сделано.
– Ты это к чему? Пятый нож в дело пошел?
– Вот, понимаешь, нож-то как раз остался, но тетку – пришили! Огромный такой магазин сантехники «Марат» – знаешь?
– Так неужели… Мадам Джакузи? – ахнула Надежда.
– Ее-то ты откуда знаешь?
– Я ее не знаю, но Саша, когда в «Бахчисарайском фонтане» сторожил, видел пару раз. Я тебе доложу, женщина – ох! Саша уж на что у меня человек спокойный, так и то два дня под впечатлением был.
– Что ты мне будешь рассказывать, я и сам видел… то есть то, что от нее осталось.
– Значит, магазин «Марат». Это в честь того Марата, которого в ванне утопили? – полюбопытствовала Надежда.
– Какого еще Марата? – недоумевал Сергей.
– Как – какого? Деятеля времен французской революции. Там одна патриотка его в ванне утопила… или зарезала… но я точно помню, что в ванне. Ты, Сергей, позже меня в школе учился, должен помнить.
– Не знаю я ничего, – рассердился Сергей, – а магазин назвали так в честь хозяйки. Марианна Ратищева – вот и получается сокращенно – «Марат».
– Стало быть, теперь магазин переименуют? – не унималась Надежда.
– Ну, не знаю, может, теперь и будет в честь этого, из Парижской коммуны…
– Да не Парижской коммуны, а французской революции! Это чуть не на сто лет раньше было! Впрочем, тебе, как я вижу, без разницы.
Надежда достала из ящика стола все тот же нераспечатанный набор ножей.
– Значит, первый нож, – она указала на самый узкий, – это наша Сталина Викентьевна. Второй – директор школы. Третий – Евдокия. Четвертый…
– Дама из Института животноводства, которая глистов изучала.
– И пятый, самый широкий…
– Вот и нет. Нож, безусловно, из такого же набора, но не широкий, а самый узкий. Роза такая же, записка – тоже, то есть насчет почерка там имеются сомнения, но ведь и раньше на других записках было кое-как нацарапано.
– А удар, рана. Что там эксперты говорят?
– Удар как удар, – рассердился Сергей. – Хороший удар, профессиональный. Не столько сильный, сколько умелый. Рука твердая.