Сага о Фафхрде и Сером Мышелове
Шрифт:
Помимо удовлетворения от хорошо выполненной работы, воры испытывали радость, что идут прямо домой, причем не к женам — избави Аарт! — и не к родителям и детям — упаси от этого боги! — а в Дом Вора, штаб-квартиру и казарму всемогущего Цеха, который был им отцом и матерью в одном лице, хотя женщинам было запрещено входить во всегда открытые высокие ворота на Грошовой улице.
Несмотря на то, что вооружение каждого состояло лишь из предписанного правилами воровского ножа с серебряной рукояткой — это оружие использовалось лишь в междоусобных разборках и являлось скорее символом принадлежности к Цеху — оба вора чувствовали себя в безопасности: их сопровождали трое надежных профессиональных убийц, нанятых на вечер в Братстве
И словно всего этого было недостаточно, чтобы Слевьяс и Фиссиф чувствовали себя в полной безопасности, рядом с ними, в тени у домов бесшумно скользило если и не вполне уродливое, то во всяком случае какое-то большеголовое существо, которое могло быть или крошечной собачонкой, или котом-недомерком, или гигантской крысой. Порою оно довольно бесцеремонно, словно желая ободрить воров, подбегало к их осторожным, обутым в войлочные туфли ногам, но тут же снова пряталось в самую густую тень.
Да и нельзя сказать, что спутники были в полном восторге от этого последнего стража. Отойдя шагов на сорок от лавки Дженгао, Фиссиф, продолжая идти на цыпочках, изогнул свои пухлые губы и тихонько шепнул в принадлежащее Слевьясу ухо с крупной мочкой:
— Будь я проклят, если мне нравится этот выкормыш Христомило, который болтается у нас под ногами, — неважно, охраняет он нас или нет. Плохо, что Кровас взял на работу или вынужден был взять чародея весьма сомнительной, если не сказать сильнее, репутации и внешности, но…
— Заткни хлебало! — еще тише прошипел Слевьяс.
Пожав плечами, Фиссиф умолк и стал с еще большей настороженностью озираться, особое внимание обращая на дорогу впереди.
В той стороне, куда они направлялись, у перекрестка с Золотой улицей, Чистоганную пересекала закрытая галерея, располагавшаяся на уровне второго этажа и соединявшая два дома, в которых помещались мастерские знаменитых каменотесов и скульпторов Роккермаса и Слаарга. Фронтоны обоих домов были украшены неглубокими портиками с непропорционально большими колоннами разнообразных ордеров, выполнявшими скорее рекламную, нежели конструктивную функцию.
Из-под галереи послышались два тихих коротких свистка, которыми шедший впереди наемник возвещал: засады или чего-либо подозрительного нет, на улице Желтого Дьявола тоже чисто.
Фиссиф вовсе не обрадовался этому сигналу. Сказать по правде, толстому вору нравилось чувство настороженности и даже страха, во всяком случае до известных пределов. С трудом сдерживаемая внутренняя паника заставляла его сердце биться чаще и ощущать всю полноту жизни даже острее, чем забавы с женщинами, которые он время от времени себе позволял. Поэтому он пристально уставился сквозь редкий, отдававший сажей смог, на фронтоны и галерею домов Роккермаса и Слаарга, приближаясь к ним вместе со Слевьясом с виду ленивым, но довольно быстрым шагом.
В стене закрытой галереи было прорезано четыре небольших оконца, а между ними в нишах стояли — тоже в качестве рекламы — три гипсовые статуи в натуральную величину, несколько изъеденные многолетней непогодой и окрашенные в различные оттенки серого цвета таким же многолетним смогом. Проходя перед ограблением мимо этих домов, Фиссиф успел рассмотреть статуи, бросив на них через плечо быстрый, но проницательный взгляд. И теперь ему показалось, что правая статуя претерпела какие-то неуловимые изменения. Она представляла человека среднего роста в плаще с капюшоном, который задумчиво стоял, скрестив руки на груди. Впрочем, нет, происшедшие изменения не были такими уж неуловимыми: теперь, как показалось Фиссифу, плащ, капюшон и лицо статуи приобрели более ровный темно-серый оттенок, черты ее лица стали более резкими, менее изъеденными временем, и — толстый вор готов был поклясться в этом — сама статуя сделалась ниже ростом!
Более того: прямо под нишей появилась груда серых и белых камней, которых прежде тут, вроде, не было. Фиссиф попытался припомнить: не слышал ли он среди суматохи налета, среди всего этого оживления, когда они душили леопарда, оглоушивали хозяина лавки, и всего прочего — не слышал ли он какого-нибудь отдаленного грохота, и теперь ему казалось, что так оно и было. Живое воображение помогло ему представить дыру или даже дверь позади статуи, откуда последняя могла получить сильный толчок и обрушиться на какого-нибудь прохожего, к примеру, на него или Слевьяса; он подумал, что правая статуя была разбита в процессе испытания ловушки и потом заменена ей подобной.
Когда они со Слевьясом будут проходить под галереей, нужно не спускать глаз со всех трех статуй. Если он увидит, что одна из них покачнулась, отпрыгнуть в сторону не составит никакого труда. Но если такое случится, следует ли ему столкнуть Слевьяса с опасного места? Это нужно хорошенько обмозговать.
Затем неуемное внимание Фиссифа переключилось на портики с колоннами. Колонны, очень толстые и ярда три высотой, были расставлены через неправильные интервалы и различались между собой формой и расположением каннелюр, поскольку Роккермас и Слаарг слыли авангардистами и придавали большое значение впечатлению незаконченности, беспорядочности и неожиданности своих творений.
Однако Фиссифу, который был уже начеку, показалось, что элемент неожиданности усилился, поскольку под одним из портиков стало на одну колонну больше, по сравнению с тем, что было недавно, когда он проходил здесь. Которая из колонн была новой, он с точностью сказать не мог, но был уверен, что таковая появилась.
Поделиться своими подозрениями со Слевьясом? Вот-вот, а тот снова зашипит на него, и в его тусклых глазках снова блеснет презрение.
Поперечная галерея была уже совсем близко. Фиссиф бросил взгляд на правую статую и заметил еще кое-какие ее отличия от той, которую запомнил. Несмотря на то, что она была ниже ростом, ее осанка сделалась более прямой, а в выражении темно-серого лица теперь присутствовало не столько философское раздумье, сколько презрительная ухмылка, пронырливость и явное самомнение.
Впрочем, когда они со Слевьясом оказались под галереей, ни одна из статуй на них не рухнула. С Фиссифом случилось в этот миг совсем иное.
Одна из колонн подмигнула ему.
Серый Мышелов — так он теперь называл себя в разговорах с Иврианой — повернулся в своей правой нише, подпрыгнув, ухватился за карниз, бесшумно взобрался на плоскую крышу и прошел на ее другой край как раз в тот миг, когда внизу показались оба вора.
Не раздумывая ни секунды, он прыгнул вперед и, держась прямо, как арбалетная стрела, полетел вниз, с соответствующим упреждением целясь подошвами башмаков из крысиной кожи в заплывшие жиром лопатки более приземистого вора.
Когда Серый Мышелов прыгнул, долговязый вор глянул через плечо наверх и выхватил нож, однако не пошевелил и пальцем, чтобы оттолкнуть или выдернуть Фиссифа из-под живого снаряда. Мышелов на лету пожал плечами. Просто ему придется побыстрее заняться долговязым вором, после того как он собьет с ног толстого.
Но тут Фиссиф гораздо быстрее, чем можно было подозревать, обернулся и пискнул:
— Сливикин!
Башмаки из крысиной кожи угодили ему прямо в брюхо. Мышелов словно приземлился на мягкую подушку. Уклонившись от первого выпада Слевьяса, он сделал сальто вперед и в тот миг, когда голова толстого вора с глухим стуком пришла в соприкосновение с мостовой, приземлился на него с кинжалом в руке, готовый встретить долговязого.