Сага о Форсайтах, том 1
Шрифт:
— Я вижу, — сказал Джолион, — ты хочешь убить двух зайцев сразу.
— Скажи лучше — вылечить! — вскричала Джун.
— Это, дорогая моя, одно и то же.
Джун настаивала на своем. Нечестно говорить такие вещи, не испробовав лечения.
Джолион боялся, что если он испробует, то уже вовсе не сможет говорить.
— Папа! — воскликнула Джун. — Ты безнадежен.
— Не спорю, — сказал Джолион. — Но я хотел бы оставаться безнадежным как можно дольше. Я не намерен трогать спящих собак, дитя мое. Не лают ну и хорошо.
— Это значит закрывать перед наукой все пути! — кричала Джун. — Ты не представляешь, до чего Пондридж предан своему делу. Для него наука выше
— Как для мистера Пола Поста его искусство, не так ли? — возразил Джолион и затянулся папироской из слабого табака, которым он теперь себя ограничил. — Искусство для искусства, наука для науки. Мне хорошо знакомы эти господа энтузиасты, маньяки эгоцентризма. Они зарежут вас, не моргнувши глазом. Я, как-никак, Форсайт и предпочитаю держаться от них подальше, Джун.
— Папа, — сказала Джун, — если б только ты понимал, как устарели твои доводы. В наши дни никто не может позволить себе быть половинчатым.
— Боюсь, — промолвил с улыбкой Джолион, — это единственный естественный симптом, которым мистеру Пондриджу нет нужды меня снабжать. Нам с рождения дано быть сторонниками крайностей или держаться середины; хоть должен сказать, уж ты не сердись, что половина тех, кто проповедует крайности, на самом деле очень умеренны. Насколько можно требовать, настолько я здоров, — надо на атом успокоиться.
Джун молчала, узнав в свое время на опыте, как непреклонен бывает ее отец в своей мягкой настойчивости, когда дело коснется свободы его действий.
Джолион сам не понимал, как он мог проговориться дочери, почему Ирэн увезла Джона в Испанию. Он не слишком полагался на скромность Джун. Джун задумалась над этим известием, и ее раздумье завершилось резким спором между нею и отцом, спором, который открыл Джопиону коренную противоположность между действенным темпераментом его дочери и пассивностью его жены. Он убедился даже, что не прошла еще горечь от той их давнишней борьбы за Филипа Боснии, в которой пассивное начало так знаменательно восторжествовало над активным.
Джун считала глупым, считала трусостью скрывать от Джона прошлое.
— Чистейший оппортунизм, — заявила она.
— Который, — мягко вставил Джолион, — является творческим принципом действительной жизни, дорогая.
— Ох, — воскликнула Джун, — ты не можешь искренно защищать Ирэн в том, что она скрывает от Джона правду, папа! Если бы все предоставить тебе, ты рассказал бы.
— Может быть, но я сделал бы это просто потому, что так или иначе Джон все равно узнает, и это будет хуже, чем если мы ему расскажем сами.
— Тогда почему же ты все-таки не рассказываешь? Опять «спящие собаки»?
— Дорогая, — сказал Джолион, — ни за что на свете я не пошел бы против инстинкта Ирэн. Джон ее сын.
— И твой тоже, — возразила Джун.
— Как можно сравнивать отцовский инстинкт с материнским?
— Как хочешь, а, по-моему, с твоей стороны это малодушие.
— Возможно, — согласился Джолион, — возможно.
Вот и все, чего она добилась от отца; но дело это не выходило у нее из головы. Джун на выносила мысли о «спящих собаках». Ее подмывало дать делу толчок, чтобы так или иначе разрешить его. Джону надо все рассказать, чтобы чувство его или зачахло, не распустившись, или же, расцветши назло прошлому, принесло плоды. И она решила повидаться с Флер и составить себе собственное мнение. Если Джун на что-нибудь решалась, вопросы щепетильности отступали на второй план. В конце концов, она Сомсу двоюродная племянница, и оба они интересуются живописью. Она придет к нему и заявит, что ему следует купить какой-нибудь холст Пола Поста или, может быть, скульптуру Бориса Струмоловского.
— Здравствуйте, — сказала Джун и обернулась. — Я родственница вашего отца.
— Ах да, я вас видела тогда в кондитерской.
— С моим младшим братом. Ваш отец дома?
— Сейчас придет. Он вышел прогуляться.
Джун слегка прищурила синие свои глаза и вздернула решительный подбородок.
— Вас зовут Флер, да? Я слышала о вас от Холли. Что вы думаете о Джоне?
Девушка подняла розы к лицу, посмотрела на них и ответила спокойно:
— Очень милый мальчик.
— Нисколько не похож ни на меня, ни на Холли, не правда ли?
— Нисколько.
«Выдержанная», — подумала Джун.
И вдруг девушка сказала:
— Не можете ли вы рассказать мне, почему наши семьи не ладят между собой?
Поставленная перед вопросом, на который сама же советовала своему отцу ответить, Джун смолчала — потому ли, что эта девушка сама чего-то добивалась от нее, или просто потому, что не всегда человек поступает на деле так, как поступил бы в теории.
— Вы знаете, — продолжала девушка, — вернейший способ заставить человека выведать худшее — это держать его в неведении. Мой отец сказал, что ссора произошла из-за собственности. Но я не верю: и у нас и у них всего вдоволь. Они не вели бы себя, как мещане.
Джун вспыхнула. Это слово в применении к ее отцу и деду оскорбило ее.
— Мой дедушка, — сказала она, — был очень великодушен, и отец тоже; оба они нисколько не мещане.
— Так что ж это было? — повторила Флер.
Видя, что эта юная представительница семьи Форсайтов упорно добивается своего, Джун сразу решила помешать ей и добиться чего-нибудь для себя.
— Почему вы хотите знать?
Девушка понюхала розы.
— Я потому хочу знать, что от меня это скрывают.
— Хорошо. Ссора действительно произошла из-за собственности, но собственность бывает разная.
— Час от часу не легче. Теперь я действительно должна узнать.
По решительному личику Джун пробежала судорога.
Волосы, выбившиеся из-под круглой шапочки, растрепались. Сейчас она казалась совсем юной, словно помолодела от встречи.
— Зн-аете, — сказала она, — я видела, как вы бросили платок. Между вами и Джоном что-нибудь есть? Если да, откажитесь от этого.
Девушка побледнела, но все-таки улыбнулась.
— Если есть способ меня принудить, то во всяком случае не такой.