Сага о Форсайтах
Шрифт:
Джон пристыжено пробормотал: "Я ведь не курю" - и увидел, как табачник скривил губы, словно не решаясь, сказать ли: "Боже праведный!" или: "Вот теперь и - начать бы, сэр".
– Это хорошо, - отозвался Вэл.
– Держись, пока можешь. Потянет курить, когда тебя крепко стукнет по лбу", Так это вправду тот самый табак?
– В точности, сэр; немного вздорожал, и только. Я всегда говорю: удивительно стойкая держава - Британская империя.
– Посылайте мне по этому адресу сто штук в неделю, а счет раз в месяц. Пошли, Джон.
Джон не без любопытства вступил в "Айсиум". Он никогда не бывал ни в одном лондонском клубе, кроме "Всякой всячины", где изредка завтракал с отцом. "Айсиум", дышащий скромным комфортом, не менялся, не мог измениться, покуда в правлении сидел Джордж Форсайт, которому его гастрономическая изощренность давала чуть ли не диктаторскую власть. "Айсиум" сурово относился к богачам послевоенной формации, и потребовалось все влияние Джорджа Форсайта, чтобы провести в члены клуба Проспера Профона, которого Джордж расхваливал как "превосходного спортсмена".
Джордж Форсайт и его протеже завтракали вдвоем, когда Вэл и Джон вошли в столовую клуба и, заметив пригласительный жест Джорджа, подсели к их столику - Вэл с лукаво прищуренными глазами и обаятельной улыбкой, Джон с торжественно сжатыми губами и подкупающей застенчивостью во взгляде. У этого углового столика был привилегированный вид, как будто за ним разрешалось сидеть только верховным мастерам масонской ложи. Атмосфера зала оказывала на Джона гипнотическое действие. Худолицый официант выступал с благоговейной почтительностью масона. Он, казалось, смотрел в рот Джорджу Форсайту, сочувственно наблюдал жадный огонек в его глазах и любовно следил за передвижением тяжелого серебра, меченного клубными вензелями. Рукав ливреи и конфиденциальный голос смущали Джона - так таинственно возникали они из-за его плеча.
Если не считать замечания Джорджа: "Ваш дедушка как-то дал мне полезный совет - он знал, что такое хорошая сигара", - ни он, ни другой верховный мастер не обращали внимания на Джона, и мальчик был им за это благодарен. Разговор вертелся исключительно вокруг скрещивания пород, вокруг статей и цен на лошадей, и Джон слушал сперва словно в тумане, удивляясь, как может поместиться у голове столько премудрости. Он не мог отвести глаз от темнолицего мастера: слова его были так развязны и так удручающи - странные, тяжелые слова, точно выдавленные усмешкой. Джон думал о бабочках, когда вдруг до его сознания дошла фраза, сказанная темноволосым:
– Вот бы мистеру Сомсу Форсайту заинтересоваться лошадьми.
– Старому Сомсу? Где ему - высохшая жила!
Джон прилагал все усилия, чтобы не покраснеть, между тем как темнолицый мастер продолжал:
– Его дочка очень привлекательная маленькая женщина. Мистер Сомс Форсайт несколько отсталый человек. Хотел бы я когда-нибудь посмотреть, как он веселится.
– Не беспокойтесь, он совсем не такой несчастный, как можно подумать. Он никогда не покажет, что наслаждается чем-нибудь: чтоб другие не отняли. Старый Сомс! Кто раз побит, тот дважды трус.
– Ты кончил, Джон?
– сказал поспешно Вал.
– Пойдем выпьем кофе.
– Кто эти господа?
– спросил Джон на лестнице.
– Я плохо расслышал.
– Старший - Джордж Форсайт, двоюродный брат твоего отца и моего дяди Сомса. Он сидит здесь испокон веков. А второй, Профон, ну, тот - не поймешь что. Он, по-моему, увивается за женой Сомса, раз уж ты хочешь знать!
Джон поглядел на него в испуге.
– Это ужасно, - сказал он.
– То есть ужасно для Флер.
– Не думаю, чтобы Флер придавала значение подобным вещам; она очень современна.
– Но ведь это ее мать!
– Ты еще зелен, Джон.
Джон сделался ярко-красным.
– Мать, - буркнул он сердито, - это совсем другое дело.
– Ты прав, - вдруг согласился Вэл.
– Но жизнь изменилась с тех пор, как я был в твоем возрасте. Каждый теперь говорит: "Лови мгновение, завтра мы умрем". Вот о чем думал старый Джордж, когда говорил о дяде Сомсе. Он-то не собирается завтра умирать.
Джон быстро спросил:
– Что произошло между ним и моим отцом?
– Семейная тайна, Джон. Послушай моего совета: не допытывайся. Тебе незачем знать. Налить тебе ликеру?
Джон мотнул головой.
– Меня возмущает, когда от человека все скрывают, - пробормотал он, а потом насмехаются над ним, что он, мол, зелен.
– Хорошо, спроси у Холли. Если и она откажется тебе рассказать, ты поверишь, что это делается ради твоей же пользы.
Джон встал.
– Мне пора идти, спасибо за угощение.
Вэл улыбнулся полупечально, полувесело. Мальчик, казалось, был подавлен.
– Хорошо, ждем тебя в пятницу.
– Не знаю, право, - замялся Джон.
Он и впрямь не знал. Этот заговор приводил его в отчаяние. Было унизительно, что с ним обращаются, как с ребенком. Он вновь направил рассеянный шаг к Стрэттонстрит. Теперь он пойдет в ее клуб и узнает худшее. На его вопрос ему ответили, что мисс Форсайт не приходила, но, возможно, зайдет попозже. Она часто бывает здесь по понедельникам, не наверное ничего сказать нельзя. Джон сказал, что зайдет еще раз и, войдя в Грин-парк, бросился на траву под деревом. Ярко светило солнце, и легкий ветер шевелил листья молодой липы, под которой лежал Джон; но сердце его болело. Вокруг его счастья собирались тучи. Большой Бэн отзвонил три, покрывая грохот колес. Эти звуки что-то в нем всколыхнули, и, достав клочок бумаги, он начал царапать по нему карандашом. Набросав четверостишие, он шарил рукой по траве в поисках новой рифмы, когда что-то твердое коснулось его плеча - зеленый зонтик. Над ним стояла Флер.
– Мне сказали, что ты заходил и вернешься. Вот я и подумала, что ты, верно, пошел сюда; так и оказалось - правда, удивительно?
– О Флер! Я думал, ты меня забыла.
– Но ведь я сказала тебе, что не забуду.
Джон схватил ее за руку.
– Это слишком большое счастье! Пройдем в другой конец.
Он почти поволок ее по этому слишком тщательно разделанному парку, ища укромного места, где можно сидеть рядом и держаться за руки.
– Никто не вклинился?
– спросил он, заглядывая под ее нависшие ресницы.