Сага о Хрольфе Жердинке
Шрифт:
— Я направляюсь в Данию, к конунгу Хрольфу, — сказал он. — Хочу узнать, правду ли говорят, что его воины гораздо богаче, чем конунги в других землях.
— Может быть, и так, — сказал Тори сухо. — Но тем не менее я лучше останусь здесь. — И добавил более серьезно: — Помни, те птицы, что залетают выше других, чаще попадают в когти ястреба.
— Уж лучше так, чем всю жизнь прожить подобно кроту, — сказал Бьярки.
Тори хотел было ответить, но вовремя сдержался.
Когда пришла пора прощаться, Тори отправился проводить брата. Они простились как добрые товарищи, хотя каждый остался при своем мнении.
Мало что можно сказать о дальнейших странствиях Бьярки: он благополучно добрался до Зунда, заплатил за переправу, а там уже было рукой подать до Лейдры.
Год
Через некоторое время конь споткнулся о нечто, смутно напоминавшее могильный холм. Бьярки спешился, чтобы рассмотреть неожиданное препятствие поближе, и обнаружил, что это бедняцкое жилище, из тех, что не лучше землянки, крытой дерном и торфом. Дымник был чем-то прикрыт, но слабый красноватый свет изнутри проникал сквозь щели вокруг двери. Бьярки постучал. Какой-то мужчина слегка приоткрыл дверь. Он сжимал в руках топор, свирепо озираясь и недовольно ворча. Норвежец подумал, что в этой мрачной берлоге вряд ли что-либо могло бы привлечь грабителей. Даже его жена, жавшаяся поближе к глиняной плошке с углями в поисках толики тепла, была не из тех, на кого стоило обратить внимание.
— Добрый вечер, — сказал Бьярки. — Могу я остаться здесь на ночь?
Хуторянин, сглотнув от пережитого напряжения, почувствовал себя наконец спокойно и сказал:
— Э, да я ни за что не прогоню тебя в такую мерзкую погоду и темень, чужестранец. Я по твоему выговору догадался, что ты не из наших краев.
Он помог расседлать и привязать коня рядом с хижиной, поскольку внутри не было места — в стойле стояла корова. Бьярки получил старый потертый плащ, в который он завернулся, скинув напрочь промокшую одежду, миску кореньев, несколько сухарей и место на камышовой подстилке в глубине берлоги, где сгущался мрак, пропитанный тяжелым духом. Вскоре все погрузились в сон.
Утром жена хуторянина Гида принесла Бьярки ту же самую еду на завтрак, поскольку ничего другого в доме не было. Тем временем мужчина, назвавшийся Эйлифом, принялся расспрашивать о новостях. В свою очередь Бьярки спросил о конунге Хрольфе и его дружине и о том, как быстро он сможет добраться до них.
— Ну, — сказал Эйлиф, — это совсем рядом. А ты, что ли, туда держишь путь?
— Да, — ответил Бьярки, — я хочу посмотреть, не найдется ли для меня службы при его дворе.
— Это как раз то, что тебе надо, — кивнул хуторянин, — ты ведь так силен и могуч на вид.
Как только он это произнес, Гида разразилась слезами.
— О чем ты плачешь, добрая женщина? — спросил Бьярки.
Она всхлипнула:
— У нас с мужем был единственный сын… звали его Хотт. Здесь мы обречены на слишком жалкое существование… А особенно туго пришлось в прошлом году, когда мы потеряли наше стадо. Эйлиф и я теперь с трудом можем продержаться на том, что осталось. И тогда Хотт отправился в палаты конунга Хрольфа, чтобы узнать, нет ли там для него какой работы… и они назначили его поваренком, но… — Ей пришлось остановиться, чтобы справиться со слезами. — Дружинники конунга стали потешаться над ним. Он должен был прислуживать за столом… и во время трапезы они, обсосав мясо, швыряли кости в него… и если попадали, то он бывал ранен… не знаю даже, жив ли он сейчас?.. — Она поклонилась норвежцу в тусклом свете очага и продолжала более спокойно: — Единственное, о чем я прошу, за то, что приютила тебя на ночь в своем доме, чтобы ты кидал в него маленькие кости, а не большие, если его еще не забили до смерти.
— С радостью выполню твое желание, — сказал Бьярки, — к тому же считаю недостойным швырять кости в кого бы то ни было и вообще скверно обходиться с детьми или с тем, кто слабее тебя.
— Я рада это слышать, — сказала женщина, стараясь поймать его руку своими мозолистыми пальцами, — ибо твои руки выглядят слишком сильными, и мой Хотт не выдержал бы твоих ударов.
Бьярки попрощался со стариками и поехал в направлении, указанном ими. Дождь кончился, небо ослепительно сверкало, солнечные лучи искрились в лужах и на мокрых ветках, на которых, пламенели последние листья. Скворцы собирались в стаи, малиновки, прыгали по полям, кроншнепы весело посвистывали в прохладной ветреной сырости. Бьярки мало смотрел по сторонам. Брови его хмурились. Он не рассчитывал попасть к конунгу, чьи воины ведут себя подобно троллям. Вересковые пустоши и болота постепенно перешли в более благодатные земли: всюду были разбросаны богатые усадьбы, и ржаво-рыжие коровы дремали за изгородями. На полях работало множество людей. Бьярки то и дело останавливался поговорить. Девушки улыбались рыжеволосому великану, но он был сегодня не в настроении отвечать им. Вопросы, что он задавал хриплым голосом хуторянам, касались только конунга Хрольфа и его двора.
— А, — сказал один из них, — это хороший конунг, мудрый, и справедливый, и достаточно могущественный, чтоб отражать набеги викингов из дальних земель или ловить объявленных вне закона и вешать их… Правда, с его воинами трудно совладать, но он старается держать их в узде, хотя, без сомнения, ему и без того приходится думать о многом. Его не было здесь все лето. Год назад он подчинил себе конунга Хьёрварда с Фюна и выдал за него свою сестру. Обеспечив себе, таким образом, тылы и укрепив свою маета над всеми островами, он пытается теперь завоевать ютландские королевства. Когда он совершит это, честный человек сможет спокойно пахать свое поле, не опасаясь нападений извне. Конечно, прежде всего конунг должен разведать берега Ютландии. Поэтому с ним теперь всего лишь несколько кораблей с воинами. А все остальные сидят дома в Лейдре и от безделья слишком возомнили о себе… Конунг должен вернуться домой со дня на день, ведь сейчас уже начались осенние штормы. Может быть, он уже вернулся. Откуда землепашцу знать об этом? У него и без того дел хватает. Пусть уж знать занимается тем, что ей положено, так?
Бьярки направил своего коня вдоль ручья, и уже к полудню Лейдра лежала перед ним.
В это время года, когда мало кто отправлялся в поход, крепость, опоясанная частоколом, пребывала в полном покое, ворота были распахнуты настежь и никем не охранялись. По улицам сновало множество женщин, детей, рабов, ремесленников, но среди них попадалось очень мало воинов. Бьярки предположил, что многие на охоте или где-то еще.
Он подъехал по грязному проулку к палатам конунга, стены которых были богато украшены резьбой. Двор был вымощен плитами, звеневшими под копытами коня. Он спешился у конюшни.
— Поставь моего коня среди лучших скакунов конунга, — крикнул он конюху, — задай ему овса и напои, да не забудь хорошенько вычистить его скребницей. А еще повесь мою упряжь в чистом углу, пока я за ней не пошлю.
Конюх удивленно уставился ему вслед. В роскошных одеждах, с ножом и мечом Луви у пояса, но без шлема и кольчуги, Бьярки вошел в главную палату королевского дома. Даже несмотря на дым костров и сумрак, особенно заметный после чистого осеннего неба, в зале оказалось гораздо больше воздуха и света, чем он ожидал. Стены, обшитые березовыми панелями, были украшены яркими щитами, вместительными рогами, шкурами диковинных зверей и свечами в подсвечниках. На панелях и стропилах под самой крышей были искусно вырезаны фигуры зверей и героев, а также сплетения виноградных лоз, но Бьярки не нашел среди них изображений богов. Словно на страже у трона конунга возвышались изображения Скъёльда и Гефьон. Несколько слуг сновало по расстеленному на полу можжевельнику, который освежал воздух, да несколько псов лежало здесь и там. За исключением этого, огромная зала казалась пустынной. Норвежец уселся на скамью рядом с дверью и стал ждать, что будет дальше.