Сага о призраках: Живым здесь не место…
Шрифт:
– Думаю, Кикосец Пафосоветрый тебе больше подойдёт, – встрял в разговор ещё один призрак, возникший рядом с Хейзозером, сухопарый мужчина лет шестидесяти, с клочковатыми остатками былой шевелюры вокруг изящной лысины, в очках. Ещё его отличал пытливый, проницательный взгляд с плутовским огоньком. Одежду мужчины составляла застёгнутая куртка, штаны и тупоносые туфли с пряжками. – Ты столь высокого мнение о своей особе, что, поди, и ветра пускаешь с пафосом. Но я догадался, о чём ты, догадался, недаром ведь ношу звание доктора, а зовут меня, мои друзья, Зенниспар Мао-Ивен.
– Хейзозер Краснощёк, –
– Так ты, Кикосец, по твоим словам, – продолжил доктор Зенниспар Мао-Ивен, – сначала исполняешь чужие песни, а потом “сочиняешь” из наиболее понравившихся публике свои? Но хоть я и доктор, однако далеко не всегда понимаю, о чём ты говоришь. Позволь уточнить, есть ещё и не истинно народный язык?
– Да, – отрезал Кикосец с непроницаемой миной. С такой же злобой слуга готовит обед господину, давшему ему накануне пару обидных подзатыльников за здорово живёшь. И при этом помышляет, а не покрошить ли в закипающий суп синекожего древолаза в качестве приправы? – Это тот, на котором ты ведешь высокопарные беседы с себе подобными, кабинетная задница, в кои-то веки высунувшая нос за дверь и тут же сдохшая. Язык учёных и знати – язык меньшинства, а значит не народный! И песни мои – это мои песни и ничьи больше. Держи шляпу, полную яиц, бесталанная докторская морда!
– Так ведь это я, бесталанная докторская морда, семь лет обучал гармоникам и обертонам твою бесталанную студенческую морду. А какие студенты у бездарных лекторов? Только одни бездари.
– Тут ты прав. В основном так и есть, и я подтверждаю это правило потому, что я исключение. Я превзошёл своих учителей, в том числе и остолопов вроде тебя, умеющих лишь законопатить мозги бестолковой теорией и историей музыки и стихосложения, а на практике не способных создать ничего путного.
– А тут прав ты, теория мне куда ближе практики. Однако интересно, коль я остолоп, по чьему же указу меня почтили степенью доктора? – невинно осведомился Мао-Ивен.
– Известно по чьему, по кородентскому. Только это ничего не значит. Может, он и сам не способен отличить бубен от скрипки.
– Кто “он”? – вкрадчиво уточнил доктор.
– Ну… – протянул Кикосец, поняв, что сболтнул лишку. – Пёс! Короденский пёс. Такой анекдот широко известен в стенах нашей академии. Вас, досточтимый доктор, называли короденским протеже – протеже короденского пса, то есть пёсьим протеже. Ха-ха-ха!
– Впервые слышу сей анекдот.
– Ну конечно, кто вообще станет общаться с пёсьим протеже?
– Ты вот общаешься.
– А от тебя и после смерти никуда не деться. Доктором-то ты стал, но по должности выше лектора подняться не смог.
– Смог. Я отказался от должности завкафедрой. Слишком много обязанностей бы отвлекало от того, что мне действительно интересно. Я нашёл своё призвание. Докторская степень и должность лектора, по моему мнению, и есть золотая середина в моей карьере. Есть время учить, и есть время учиться самому.
– И академиком не стал, – упорствовал Кикосец. – А если бы работал в Коллегии, не стал бы коллегой, а если бы в консерватории, то не стал бы, эээ, консерватором.
– А в университете он не стал бы университетом! – перебил Бухвала и рявкнул на спорщиков: – Хватит вам горланить! Один в одно ухо кричит, другой –
– Неудавшаяся любовь? – полюбопытствовал Кикосец, произведя выстрел наугад и попав точно в сердце, вязкое и холодное, как холодец, полупрозрачное и голубое, как чья-то сопля. – Не волнуйся, мой интерес чисто профессиональный, я никому не расскажу.
– Я тоже, поэтому заткнись, – посоветовал аптекарь.
– Неужто сейчас мы увидим своего кородента? – спросил Хейзозер. – Получается, и у призраков есть свой кородент?
– Да, посмертный, и тоже призрачный, – охотно пояснил доктор Мао-Ивен. – Короденты умирают до подданных, вместе с подданными и после подданных, чтобы продолжать править ими и править их.
Поляну, на которой проводилось призрачное сборище, оцепили полупрозрачные голубоватые вооружённые стражники. В этом ничего удивительного не было. Оружие являлось частью их обмундирования, профессиональной формы, потому и последовало за ними за порог смерти. Всего собралось душ порядочное количество, наверное, несколько сотен, примерно десятая доля горожан Радруга. Это вселяло надежду в то, что многие жители спаслись… ну или готовились расстаться с жизнью и пополнить население Кладбищенского острова. В первом случае умершим было всё равно, а во втором они только выигрывали. Жаль, что вы умерли, зато мы снова вместе! Да, надо учиться видеть во всём светлую сторону. Собственная смерть не повод пускать дела на самотёк и расставаться с любимыми.
Хейзозера изумляло то обстоятельство, что ставшие призраками вполне быстро оклемались и вели себя так, словно это обычное городское собрание, а сами они вполне ещё живые. Держась Мудрика, он вертел головой, разыскивая Шаулину и заодно прислушиваясь к разговорам. То там, то сям изредка выкрикивали:
– Кородент умер! Да здравствует кородент!
– Мeртвый кородент не перестаёт быть кородентом!
И болтовня двух привидений, плывущих по соседству:
– …наклеил последнее объявление о пропаже кота, как всё началось. Я и умер.
– У тебя котов отродясь не водилось.
– Не обязательно держать кота, чтобы расклеивать объявления о его пропаже по всему городу.
– И как же ты описал надуманного кота?
– Кородент умер! Да здравствует кородент!
– Обычно. Чёрно-белый, глаза зелёные, среднего телосложения, на вид 3-4 года. Откликается на кличку Иди-Жрать-Скотина-Тварь-Мразь-Ненавижу-Когда-Ты-Сдохнешь-Наконец. Вознаграждение – один реал. Мол, очень люблю, потому и реал.
– Живой или мeртвый кородент, он – кородент!
– Ты бы ещё дал объявление: “Разыскивается человек, две руки, две ноги, голова одна. Откликается на “Эй, придурок!”. Почти всем котам на вид 3-4 года. Натаскали бы тебе усатых, даже если бы у них лапы отваливались от старости, бельма закрывали чичи, а шерсть была бы седая и дыбом, как у свежекрещёного дьявола. И все зеленочичные, даже желточичные. Ни в чём неповинным котам чичи зелёнкой бы закапывали. И все как один были бы чёрно-белые, даже рыжие зеленочичные, на которых наклеивали бы шкуры желточичных чёрно-белых собратьев.