Сага о Рождённом Землёй
Шрифт:
Так он смотрел в море и печально вздыхал. Он мечтал, когда ни будь пойти вместе с папой в поход, далеко-далеко, подальше от мамы и от надоевшей Трои, и от старого Анхиза, и самое главное, подальше от этого скучного Энея.
Правда, можно было взять с собой Париса. И поскольку Парис сегодня первый раз отправился в поход, Таг думал, что именно так всё и будет.
– Ладно тебе журиться, – услышал Таг голос дедушки, – отец уехал, но скоро вернётся. И боевых походов теперь станет мало. Вы больше времени станете проводить вместе.
– А почему не станет боевых походов? Люди перестанут воевать? – спросил удивлённо Таг, и сама эта мысль
– Перестанут, – согласился Приам, – и когда теперь враг зайдёт к нам? Ведь твой папа поехал за миром для нашей страны! Мы оставляем тебе в наследство мир, а людям покой!
Таг улыбнулся. Он не любил войн. Он помнил, как хоронили погибших воинов, как плакали их жёны и дети, и даже старики-родители смахивали слёзы с глаз. А раз люди плачут, значит война это плохая штука, – считал мальчик. Правда самой войны Таг ещё не видел. Ни одного боя не видел. И не хотел. Жутковато было. В общем, не хотел Таг становиться воином, как ни старался Анхиз сделать из него витязя. Мальчик считал, что все ссоры и споры можно и словами разрешить. Ведь для этого же и дан ум человеку! И Таг верил, что когда он станет царём, то обязательно будет так делать. И тогда троянцы будут самыми счастливыми людьми на земле…
– А почему Эней молчит? – прервал его размышления Приам.
– Разве ты ничего не хочешь сказать? – спросил, усмехнувшись, Приам у Энея, – ведь тебе в грядущем командовать войсками нашей страны! А тут, Таг решил прекратить все войны на земле!
– Наша воля на лезвии меча! – злобно отрезал Эней и замолчал.
– Гм, – ответил Приам, – видать, ты наслушался речей своих старших братьев?
– И они – правы!.. – посмотрел на отца Эней…
Приам всегда посещал храм Асменя. Особенно в молодости, перед тем как уводил воинов в походы. Тогда он был силён, грозен и красив, как сейчас Геркле.
Приам всегда смело наносил соседям сокрушительные удары. Ему покорились и сирийцы на юге, и атураи на востоке, утихомирились народы моря и воинственные горцы поднебесной страны Урарту. Даже далёкая страна Кеми и та склонилась перед Приамом. Так что, как считал Приам, своим детям он не оставил врагов. Но враги появились сами собой. Это были жестокие, кровожадные, рыжебородые и косматые пришельцы с далёких северных гор, одетые в звериные шкуры. Они красили лица красной охрой и посыпали головы серым пеплом. Себя, эти дикари звали непонятным слуху именем – «эллины».
Они, эллины, разорили цветущую страну пеласгов, единоплеменников троянцев. Там где когда то цвели сады и золотились на солнце нивы, теперь лежала голодная и разорённая страна, раздираемая распрями эллинских племён, напоминавших шайки оголтелых разбойников, объединявших свои банды только за пять шагов до войны. И хотя эти дикари научились у пеласгов мыться и одеваться по человечески, заняли их дома, обратив хозяев в бесправных рабов, перестали в голодные годы поедать своих детей, суть их осталась прежней. Это были хладнокровные убийцы не знающие жалости. Их хотелось назвать только врагами всего человеческого рода…
…выросли дети. Теперь Приаму оставалось лишь молиться богам о ниспослании удачи в боях своему старшему сыну. Но время шло. В свой первый поход уходил Парис… Именно ему предстояло подвести Агамемнону в знак мира белого скакуна, и испить с ним хмельную чашу перемирия. Приам ждал этого половину своей жизни…
Приам сегодня хотел вознести прошения богам о ниспослании
Храм стоял на обрыве над самым морем. У врат раскинулся небольшой двир, площадь, подступавший к песчаному обрыву и буквально срывавшийся вниз, в бушующие волны. От этого двира к вратам поднимались ступени, возвышаясь над ним, словно взлетая вверх. Из-за них храм казался ещё более величественным, огромным, будто бы уносящаяся в небо башня-стрела. Казалось, что он раскачивался на ветру, угрожая обрушиться на город. Но не падал.
Таг глянул вверх, на маковку купола. У мальчика закружилась голова. Тут он был впервые. Раньше Таг любовался этим сверкающим куполом только с балкона дворца, но и не предполагал, что на самом деле храм такой огромный. Он слыхивал, что этот храм старше самой Трои на тысячу лет. Дедушка рассказывал Тагу, что когда-то давно его возвели далёкие-предалёкие предки троянцев. И вот уже тысячелетия не смолкают одиннадцать колоколов под самым куполом храма и не гаснет священный огонь, привезённый с берегов Рай-Реки, Древнего Потока. Она течёт где то на севере, далеко-далеко, в стране степных кочевников. Рай-Река пересекает бескрайние степи, пробивает высокие горы, прыгает с огромных порогов и впадает в Северное Море… На берегах этой реки и жили те, кто почему то решил уйти сюда, что бы построить и этот храм, и этот город, распахать тут поля и засеять их золотистой пшеницей… Дедушка называл их ангирасы.
Слово «ангирасы» Таг выговаривал ломая язык и вскоре стал говорить просто – «асы»… Они пришли сюда и всё тут построили. И звали их именно так!.. – решил для себя мальчик.
Таг был восхищён храмом. Много тысяч лет лет! Это казалось ему неимоверным! Он пытался представить, но не мог себе представить, сколько людей родилось и умерло за эти годы, сколько их тут побывало, вошло в эти врата… Таг представлял их лица и ему чудилось, что он слышит их голоса. Это отдавало холодком в спине, таинственным страхом, но воодушевляло.
Таг казался самому себе необыкновенным. Он выбирал себе из этих призраков собеседника и мысленно беседовал с ним обо всём на свете. Ему рассказывали о далёких временах, когда не было ещё на свете ни дедушки, ни прадедушки, ни пра-пра-прадедушки, ни самого Божественного Лабарны, далёкого-предалёкого пра-пра-пра… и ещё раз десять «пра-пра»… короче – предка! Мальчик не знал сколько раз надо сказать это самое «пра», что бы понять, кто такой этот Лабарна и чем он настолько «божественный», которого никто никогда не видел, но почему-то помнят и почитают все.
А вообще этот храм, его стены и купол, и даже врата казались настоящими великанами. Таг заметил, что люди около них становятся вроде как малюсенькими букашками, а порой и совсем незаметны. Бывало, Тагу приходилось подниматься на городские стены, или бывать на башне, так и то начинало колотиться сердце и билось сильно-сильно, а потом болело, кололо, давило и резало, словно по живому. В животе всё начинало ныть. Поэтому Таг старался никогда не подходить к краю стены, что бы не смотреть вниз. А вообще он не любил высоты и боялся её. Когда ему мерещилось во сне, что он падает, то просыпался Таг в холодном поту, с криком. И только когда понимал, что это сон, то снова ложился и долго-долго успокаивался… И сейчас, глядя на храм Таг представил, что было бы с ним, окажись он на самой его верхушке…