Сага о Рождённом Землёй
Шрифт:
– А ты не трогай мои игрушки!
– А ты на качелях моих не катайся!
– А ты… ты вообще ещё мал, чтобы старшим грубить!
– А ты мне не указывай, а то я тебя побью!
– Вот ещё! Мышка кошке угрожает!
Таг не сдавался.
– Сам ты мышка! Ты… ты… ты горшок пустой, вот ты кто!
– А ты…
– Ну хватит! – стукнул кулаком по столу Парис, которому надоел шум и гам.
Дети мгновенно замолчали и уставились на дедушку.
Приам вздохнул и покачал головой.
– Нехорошо ругаться тем, кто растёт в одной
Таг чуть не закричал от отчаяния. Дедушкины нравоучения грозили перерасти в длительный рассказ. И Таг даже знал, какой рассказ должен был сейчас произнести монотонным голосом дедушка. О прутьях и венике! Таг знал его наизусть! Он готов был броситься в ноги дедушке, только бы он замолчал! Но Приам, вместо того, что бы доставать этих двух задиристых мальчишек притчами, посмотрел на Париса и спокойно перевёл разговор на другое.
– Скоро из похода прибывает Геркле. Вестовой принёс весть о том, что наши армии разгромили данайцев возле Золотого Рога и изгнали их с нашей страны во Фракию. Я хотел бы, что бы ты с братом отправился в Аргос и заключил мир от моего имени.
– Но мир может заключить только царь! – ответил Парис, – это не во власти царевичей.
– Я стар для длительных путешествий, – откинулся на спинку стула Приам, – чувствую, что силы покидают меня. Ты мудр. Грамотен. Там где надо – коварен. Ты в курсе всех дел нашей державы и знаешь то, что не знаю даже я. Тебя труднее будет обдурить коварным архонтам.
Парис отставил кубок с вином.
– Станут ли меня слушать Агамемнон и Менелай? Я в их глазах юнец!
– Данайцами, из племени мирмидонов, которые пересекли Ильмару и высадились на Золотом Роге, руководил твой ровесник, Патрокл. Его голову Геркле везёт в Трою.
Приам помолчал.
– Данайцы слушают силу и решительность. Авторитеты для них это мудрость и хитрость. Глянут они на меня и подумают, что Троя ведома старым и больным царём. Глянут на вас, и поймут кто троянские вожди. Если вы им покажите свою уверенность, то завтра, данайские воины станут вашими верными псами…
– Эти пожиратели брюквы никогда не держат своих слов!
– Не говори так, Парис! – простонал Приам, и даже Таг отбросив ложку перепугано глянул на дедушку, словно эти слова были обращены к нему.
– Не говори так, – повторил старый царь, – эти, как ты говоришь, пожиратели брюквы, есть грозные враги. И не надо их недооценивать. Я не хотел бы своим детям и внукам оставлять в наследство нерешённую проблему. Лучший бой это тот, которого не было. Не забывай этого.
На этих словах Таг посмотрел в потолок и, отодвинув блюдо, встал.
– Я не хочу есть, дедушка.
– Таг, тебе надо расти и набираться силы, – ответил внуку Приам, – а ты пренебрегаешь едой!
– После еды живот растягивается, словно барабан и мешает бегать. Я с трудом залажу на Звёздочку.
– Прекращай вредничать! – вмешался Парис, – если отобедал то сиди молча и жди, когда все воздадут
– А ты вообще отстань! Я не голоден! И чего ради, я должен ждать всех, когда мне хочется уйти?
– Прекрати грубить, – сказал Приам, – сколько голодных детей вокруг, которые мечтают, хоть что ни будь покушать? А ты смеешь перебирать едой на царском столе и не хочешь попросить о том, что бы Асмень им тоже даровал пищу?..
Таг схватил стоящее посреди стола блюдо, на котором ещё дымилось жареное мясо и направился к выходу.
– Ты куда!? – вскочил Парис, увидев ошалевшие глаза отца.
– В город, искать голодного мальчика, такого же, как и я, – торжественно ответил Таг, – я отдам ему мясо и он не будет голодным! И вообще, когда я стану царём, я буду собирать всех детей, которым нечего кушать, и они будут кушать вместе со мной!
Таг толкнул ногой лёгкую дверь и, выйдя, так же ногой, её закрыл. Дверь громыхнула словно по ней ударили молотком.
Приама разразил смех.
– Налей мне ещё вина, сын! Не могу я больше это спокойно терпеть! Он смешон и наивен, словно храмовый мальчик!
– Прости отец, – подал ему бокал Парис, – но мне кажется, что он просто нахал и его поведение с каждым днём становится всё возмутительнее и возмутительнее. Его отец постоянно в походах и видит его не чаще, чем раз в году, и то между отдыхом и сборами. Менрва в нём не чает души и не хочет замечать дурных вещей в его поступках. Если мы не возьмёмся за его воспитание уже сейчас, то, что из него вырастет через десять лет? Ведь он уже в свои девять живёт только своим «хочу»!
– Я поговорю об этом с Геркле, – махнул рукой Приам, – я знаю, что мы его слишком баловали и холили… Это моя вина. Я очень страдал по малышу Ганимеду, а после исчезновения Полидора и Поликсены, кажется, совсем сошёл с ума и выполняю все прихоти этого непоседы…
– Не будь наивным, отец, – перебил его Парис не дослушав, – он не непоседа и не избалован. Он умён и хитёр! Неужели это не заметно уже сейчас? Он чувствует всё во сто крат сильнее нежели мы, и понимает, что ему всё позволительно! Вчера он нагрубил, матери так, что она плакала из-за него… Почему она молчит? Над Энеем он просто издевается! Он восстаёт против всех сложившихся порядков во дворце и плевать хотел на мнение других! Ему ничего нельзя ни сказать, ни приказать. Он всё сделает в точности до наоборот!
– Так ли? – глянул Приам на Энея.
– Он вчера измазал мне ручку сажей для письма и стрелял в моё окно вишнёвыми косточками из рогатки, – пробурчал Эней.
– Из рогатки? – усмехнулся Приам, – вот сорванец! А где же он её взял?
Эней потупил взгляд и отвернулся.
– Понятно, – сказал Приам, – значит, он стащил её у тебя? Да-а… Нынешняя молодёжь, Парис, совсем разбаловалась. В моё детство, я бы никогда не выстрелил из рогатки к Энею в покои! Во дворце, кто-то бы просто не досчитался глаза…